Рейн был настоящим этническим латышом. Сомервилл описывает его в «Истории Симбирска» как «энергичного, способного и практично мыслящего». Он был опытным революционером пролетарского происхождения. Заключенный в тюрьму за свою роль в революции 1905 года, он провел в тюремной камере одиннадцать лет, пока следующая революция не освободила его. Более десяти лет отсидев за решеткой царской тюрьмы, он теперь сам был кем-то вроде царя в Симбирской губернии.

Его коллегой из АРА был Эдди Фокс, джазмен из Эри, который долгие годы был прикован к пианино, чтобы делить концертную сцену с мисс Отэм Холл.

Американцы с самого начала полюбили Рейна. Они оценили его «огромные управленческие способности», талант, которого не хватало в революционной России. Они также сочли его личность приятной. «Рейн обладает темпераментом хорошего американского политика — типа «привет, товарищ, которого хорошо встречают», — и поэтому разногласий по пустякам не возникало, и атмосфера в целом была благоприятной для достижения соглашения». Вот один латыш, с которым американцы могли работать. Конечно, как заметил Сомервилл, он был «человеком, чья сильная сторона заключалась скорее в действии, чем в логике», но они ожидали этого от человека его происхождения.

О помощниках Рейна говорили, что они «обычные бегуны», но у него были полномочия заставлять их бегать. Это не означает, что Симбирская АРА не столкнулась с обычными трудностями при запуске операций, особенно при подборе местного персонала, удовлетворяющего требованиям Rein. И существовала извечная проблема получения денег от советского союза для финансирования операций АРА. Тем не менее, история Симбирска представляет ранний период как период относительного спокойствия; на самом деле, оглядываясь назад, на последовавшую за этим турбулентность, он казался поистине идиллическим. Сомервилл написал: «К сожалению, такое положение дел было слишком близким приближением к тысячелетию, чтобы позволить ему продолжаться».

Все закончилось в начале ноября 1921 года, когда на место происшествия без предупреждения прибыл полномочный представитель из Москвы, некий Лев Тарасов, или Лео Тарасофф в англизированной версии АРА. «Странный тип», по словам Сомервилля, хотя ни он, ни его коллеги не оставили нам физического описания этого человека, равно как и фотографий АРА. Тарасов был одним из тех поистине особенных персонажей, появившихся в суматохе Русской революции. При старом режиме профессор латыни в Московском университете, по эту сторону зазеркалья он превратился — каким бы невероятным это ни казалось — в политического комиссара Красной Армии на южном фронте во время борьбы с Колчаком.

Как предположили американцы, в этот период он, должно быть, вошел в фавор Эйдука, что привело к его нынешнему назначению. Это было всего лишь предположение провинциального араба, но как еще это можно было объяснить? Сомервилл писал, что Тарасов обладал «поэтическим темпераментом и неутолимой тягой к алкоголю», что оставляло его «без равновесия и ни на йоту без деловых способностей» — другими словами, он был «совершенно непригоден для выполнения порученной ему работы».

Его прибытие в Симбирск было встречено не так, как приезд Маскатта в Казань, а скорее как приезд Скворцова в Екатеринослав. Фокс изначально был рад, что Москва прислала специалиста по устранению неполадок, который поможет устранить нехватку наличности в АРА, человека, который к тому же хорошо говорил по-английски. Тарасов сам подпитывал эту фантазию. «Судя по обильным заверениям Тарасова, — писал Сомервилл, — Окружному надзирателю привиделись специальные курьеры с мешками рублей, спешащие из Москвы». Но достаточно скоро он показал свое истинное лицо: «Вместо того, чтобы помогать, Тарасов только умудрился все запутать».

Он стремился заблокировать все коммуникации между АРА и советскими официальными лицами и настаивал на подписании даже самого незначительного запроса АРА к правительству. Его дерзкое поведение в офисе АРА привело к предполагаемому результату запугивания местного персонала и препятствования работе. Фокс назвал его «профессором, и если такое вообще возможно» ъ идеальной задницей».

Неудивительно, что Рейн считал Тарасова незваным гостем. Когда он узнал о характере мандата полномочного представителя, он отказался принять его и телеграфировал в Москву за разъяснениями. Помимо институционального аспекта их соперничества, пролетарские корни Рейна вызвали у него особую неприязнь к буржуа Тарасову, к которому он, как говорят, относился с «высшим презрением» и которого он насмешливо называл по-русски «профессором» — фонетически близко к «идеальной заднице» Фокса.

Рейн сказал Фоксу, что он приказал «демагогу» Тарасову никогда не входить в его кабинет, кроме как по официальным делам, и эти двое иногда вступали в сговор, чтобы помешать полномочному представителю оказывать свое влияние на операции по оказанию помощи. Только один раз его вмешательство угрожало единству Симбирской АРА. В инциденте был замешан сам Ленин.

В начале операции Фокс нанял бывшего профессора истории Московского университета по имени Алексей Яковлев в качестве своего офис-менеджера. Он был уроженцем Симбирска, где они с Лениным были друзьями детства. Они каким-то образом поддерживали связь на протяжении многих лет — или, скорее, возобновляли ее после возвращения Ленина из европейской ссылки в 1917 году — и несколько раз во время Гражданской войны Яковлев ходатайствовал перед лидером большевиков от имени друзей или знакомых, заключенных в тюрьму ЧК. В 1920 году, спасаясь от голода в столице, он вернулся в Симбирск. К тому времени до начала голода в провинциях оставался всего год.

Похоже, что Яковлев, специалист по России XVII века, не подходил для своего задания в АРА, и после того, как он совершил то, что Фокс расценил как неосмотрительность, его уволили. Тем временем он подружился с Сомервиллем, у которого, со своей стороны, были свои разногласия с Фоксом, хотя они, по-видимому, были незначительными и теперь остались в прошлом. Как выразился Сомервилл, первые несколько дней операции были тяжелыми, и «не каждое произнесенное нами тремя американцами слово было намазано медом».

Каким-то образом Тарасову стало известно об этих прошлых трениях, возможно, через Яковлева, с которым он, возможно, познакомился в Московском университете. Точно, что ему сказали, неизвестно, но этого было достаточно, чтобы вдохновить его на небольшую интригу. Он отправил телеграмму на английском в оригинале Хаскеллу в Москву, сообщив о серьезных кадровых проблемах в Симбирском АРА. Он написал, что считает своим долгом довести до сведения полковника «бестактное и грубое поведение М. Фокса в его отношениях с русским народом «... его полное незнание русской жизни и языка» и его «небольшой интеллект».

В отличие от злого М. Фокса, там был М. Сомервилл с его «высокими личными качествами», его «знакомством с русским языком и жизнью» и очевидной «общественной симпатией к нему в местном обществе». Конечно, всем было очевидно, что этот человек был бы «более удобным и полезным начальником местного отделения АРА, чем М. Фокс». Зная, что полковник Хаскелл хотел бы иметь наилучшую организацию в Симбирске и принимая во внимание «постоянные разногласия между двумя