Я слушал Серегу и вспоминал, как приехали в учебку.

— Я потом с левого колена работал долго-долго. Колено зажило, только когда мы из Попасной выезжали.

— А про сотку-то когда будет? — стал поторапливать я Серегу.

— Вот уже подхожу, — ответил он спокойно. — Я вообще удивился, как я в сотку попал с этим коленом. Там приехал такой «Конкистадор».

Все закивали, вспоминая этого крутого мужика.

— Он нас там, значит, отбирал. Мужик, конечно, такой серьезный, немножко с сумасшедшинкой — скажем так, с чудинкой. Он вообще, говорят, в спецотряде был в конторе.

«Бас» задумался, улыбаясь чему-то своему.

— И вот, значит, отбор был простой…

И то, как Серега про это сказал, сразу дало нам понять, что отбор на самом деле был не простой.

— Сначала «Конкистадор» разговаривал. Ходил там, в лица всматривался. Много кого отбраковал. И достаточно резко. «Что с глазами? Наркоман? Пошел нахуй!».

Попробуй такому что скажи.

— А после поставил, кого выбрал, по двое. И вот мы в разгрузках, с магазинами, со всей этой канителью, с автоматами должны были бежать. И меня поставили с парнем с моего лагеря. Он бывший десантник. Ему двадцать два года было.

Он меня, конечно, обогнал там корпуса на три. Ну я поворачиваю в сторону, а «Конкистадор» раз и вернул меня к тем, кто первым пробежал.

Серега посмотрел на нас.

— И вот я так удивился, что в сотку попал. Я там вообще самый старый был в этой сотке по возрасту.

Он радостно засмеялся, и мы его поддержали, потому что всем было понятно, почему Серега попал в эту сотку.

— Ну а потом, как-то вот уже к этому «Антигену» попали. Чешуей блестеть я не хотел — в разведку там к этому «Серебрухе».

— Так вы нам достались типа отборный отряд? — удивился я. — А что же там за люди были, которых не отобрали?

— А вот эти, кого оставили, их там по разным местам потом раскидали. Кого-то в артиллерию там взяли, кого куда.

— Интересно. А вот у нас была в учебке история… — продолжал кто-то.

И следующий рассказчик перехватывал внимание сидящих и хотел вызвать своей историей еще больший интерес, чем предыдущий, но его рассказ прервала рация.

— «Бас» — «Аяксу»? «Бас» — «Аяксу»? Эвакуация нужна срочно! «Цыля» «триста». Тяжелый.

— «Бас» на приеме. Что с ним? — спросил Серега.

— Пошел по большому в лес и растяжку сорвал.

В нем дырок больше, чем в небе звезд. Легкие пробиты. Пневмоторакс. Мы его заклеили, где могли, но он задыхается.

— Принято!

«Бас» посмотрел на меня.

— Шесть человек нужно посылать. Вчетвером его не доволокут.

На войне не было принято говорить о человеке хорошее только из вежливости, как это делают на гражданке. И если человек не мог поладить с коллективом и был мудаком, то запоминали его именно как мудака. Грустили и сожалели только о тех, кто реально своими делами зарекомендовал себя и оставил о себе память.

В январе вдарили морозы, и народ мерз в блиндажах, в которых невозможно было устраивать печки, поскольку дым станет стопроцентной мишенью для вражеской арты. Когда бойцы приходили греться, происходило интенсивное общение и обмен сувенирами и информацией. Бойцы притаскивали трофейку и шевроны, из которых мы сделали себе «Уголок Славы». Те шевроны, которые дублировались, мы оставляли себе и размещали их на ковре для поддержания «гена победителей».

Там же я познакомился с командиром десантников — умным тридцати восьмилетним полковником, с которым мы разговорились на почве службы в ВДВ. Несмотря на то, что мое подразделение принадлежало к ГРУ, формально я ходил в форме ВДВ. К моему удивлению, оказалось, что он служил с моим командиром роты в одном из спецподразделений и даже дал мне его телефон. Он был нормальным и адекватным человеком, и мы с ним быстро перешли на ты.

— Слушай, у вас какой расход мин в день? — стал я налаживать мосты.

— Нормальный у нас расход. А что?

Он заинтересованно посмотрел на меня.

— Давай заключим сделку? С нас цели — с вас их поражение. Идет?

— Давай попробуем. Будет цель — выходи на связь.

— Без базара!

Я пожал ему крепкую руку.

— Мы же тут на передовой. У нас иногда бывают эксклюзивные цели.

Он понимающе улыбнулся.

Вечером мы разбивали ночь на несколько частей и дежурили по три-четыре человека. У каждой группы были свои задачи, и мы решали их по мере поступления. За ночь мы успевали и поржать, и пообщаться на серьезные темы, и посмотреть сериал, который нам закачивали связисты в телефоны. Помимо сериалов была порнуха. Отсутствие женского пола не отменяло желание иметь хотя бы виртуальную сексуальную жизнь, тем более, когда напряжения зашкаливало. Ночью обязательно стояло два фишкаря, которые охраняли вход. Несмотря на то, что среди ребят я числился параноиком, я настоял, чтобы заминировать вход и при необходимости взорвать его. Я объяснял им, что лучше перестраховаться на войне, чем погибнуть, но они втихую посмеивались надо мной.

К нам переехало подразделение РЭБ — радио электронной борьбы — и оборудовало себе отдельную часть подвала. Этот подвал был намного уютнее и чище прежнего. У каждого подразделения была своя комната, где они и кучковались. Общий сбор обычно происходил у печки-буржуйки. Великая сила огня и тепла, как и принято в нашем мире, собирала людей из разных подразделений. Как солнце в небе обогревало наш мир, так и эта самодельная печка притягивала нас к себе. А если сел к огню, то деваться некуда, нужно говорить. А где разговор, там и разность мнений, обсуждение обстановки и воспоминания о прошлом. А когда они заканчивались, наступала очередь фантазии о будущем. Именно возле этой печки я впервые задумался «Что я буду делать, если выживу?».

А когда речь заходила про женщин, я вспоминал бывших и размышлял, что же там такое со мной происходило, что не срослось и не получилось. Либо вспоминал плачущую Маринку, которая переживала за меня, и единственная проявила по поводу моего отъезда на войну сильные эмоции.

«Интересно, где она сейчас?», — думал я, слушая рассказы других.

Динамика боев была высокая, с напряжением и нервами. Мы приняли решение не заносить в помещение оружие и устроили при входе оружейный парк. Каждый, кто приходил на новый «Аид», сдавал свой автомат и гранаты дежурному фишкарю и только после этого мог следовать дальше.

— Смотри, «Констебль», — показывал мне съемки с коптера «Пегас». — Один из щенков нашей собаки, которая в соседнем подъезде живет.

— Он же ест ему лицо…

Я видел, как щенок объедал лицо украинскому «двухсотому».

— Мерзость какая.