— Прикольная штука, но жаль домой ее не заберешь, — сказал я. — Нас предупреждали, что холодное оружие с символикой Украины или репликами под немецкий «Вермахт» забрать не получиться.

На третий день я вместе с «Досвидосом» пошел на поиски СВД, которая должна была лежать в том месте, где погиб наш снайпер «Копченый». В случаях, когда дело касалось таких важных вещей как СВД, мне хотелось лично проконтролировать ее поиски. В процессе мы нашли еще один пулемет М-240, который был засыпан землей и тысячами гильз от него.

— Смотри, «Констебль», мина, — предупредил меня «Досвидос».

— А тут растяжка.

Я с пацанами стал осматривать местность и выяснил, что тут каждые десять метров установлены мины направленного действия МОН-50. Пришлось вызывать саперов, которые помогли нам расчистить позицию. Пока они снимали мины, мы нашли четверых мертвых украинцев из 24-й Отдельной мобильной бригады. А вот винтовку мы так и не нашли. Я доложил в штаб, что она либо в земле, либо попала в плен.

На четвертый день, группа под предводительством «Самолета» выдвинулась в сторону «КСП». Два с половиной месяца при поддержке БТР-80 эту базу пыталась штурмовать «Пятерка», но всякий раз откатывалась назад. «КСП» было забетонировано и сделано по всем законам военной науки. «Горбунок», как и обещал, обрабатывал эту позицию три дня.

Я предполагал, что штурм этой точки дастся нам сложно и со множеством потерь. Это была стратегически важная позиция, на которой находилось большое количество солдат противника, которые держались за нее, как младенец за сиську.

— «Констебль» — «Самолету»? Запрыгнули в окопы и блиндажи. Тут пусто.

— Да ладно? — не поверил я. — «Пегас», пролети над ними и посмотри, может они куда-то в другое место пришли, — обратился я к нему, все еще будучи на рации.

— Обижаешь, командир, — расстроился «Самолет».

— Помашите там чем-нибудь. Пакетом или оберткой от пайка зеленой.

— «Констебль». Вижу их. Они на «КСП».

Видимо, понимая, что при потере блиндажа у леса они попадут в окружение, наши украинские друзья покинули позиции, воспользовавшись темнотой донбасской ночи. Я собрал несколько групп с тыловых точек и перевел их на «КСП».

На следующий день, мы стали продвигаться строго на север и обнаружили, что украинцы отошли практически со всех позиций, которые мы могли отрезать. Группа «Самолета» вышла на самый юго-западный край леса и заняла последний блиндаж. Через полчаса я получил сообщение от группы «Грешама». Они вышли на промежуточный блиндаж от «КСП» к лесу, который мы назвали «Эдем»

— «Констебль», «Грешам» «двести», — грустно сообщил его боец.

— Что случилось? На вас идет накат?

— Нет. Украинцев нет, — успокоил меня он. — Мы тут блиндаж нашли замаскированный. Это типа склад. Там всего полно было: мины, «морковки» для РПГ, патроны разные. «Грешам» залез туда и открыл ящик. Ящик взорвался, и его убило.

— Как так? Он же офицер? В спецназе служил! Как так можно попасться на такую дешевку? — стал с перепугу кричать я, понимая, что боец ни в чем не виноват. — Еще кто-то погиб?

— Не. Он один туда полез.

— Короче, там все кошками протралить нужно! И осторожно осмотреть. Пока минер не придет, ничего там не трогайте.

Я отправил туда «Бобо», который лучше всего разбирался в вопросах минно-подрывного дела, и мы стали использовать БК с этого склада. Удивительно, как нерационально использовались украинской стороной боеприпасы. Бахмут в конечном итоге был взят благодаря щедрости наших оппонентов, предоставлявших нам все: от обмундирования до вооружения и боекомплекта к нему.

Через несколько часов старый душман «Бобо» вернулся и доложил, как он любил, по полной форме. Слушая его, создавалось такое впечатление, что это он командует взводом и берет Бахмут в одиночку.

— Ты сказал: «Иди Бобо, карочи, вперед. Нада ачищать мины, чтобы двигаться далши». Я пашол от заправки. Са мной был один снайпер. Ми двое, карочи. По всем посту передали, чтобы никто агонь не откривали на нас. Мы идем пасредине всем проверять дарогу. И технике дарогу и пешеходы. Все нада обчистить, потом далши двигаться. Ну я пашол, карочи, сматрю, там скоч стаит на дереве желтый. Я сразу этого пацана сказал: «Братан, смотри, там че-то жолтые? Давай я туда пайду?». Он говорит: «Бобо, не иди туда, карочи. Аттуда видна тебе, и они тебе стреляют. Они нахално ставят, чтобы кто-то туда идти. А туда может и снайпер или пулемет». Я говорю:

«Все равно нада идти сматреть. Я пойду там смотрю, че-то там дырик падазрителна». Вот как сабака аткапает для себя, вот такой откопанный карочи.

Рассказывая, «Бобо» дополнял жестами и мимикой то, что не мог сказать словами.

— Я сраза лижал вакруг. Сматрю, ничего нет. Тишина! Я па-пластунски пашол туда. Грязь зимой, все мокрые. Я пашол, сматрю: там ветер идет и тепло из дырка. Я, карочи, сраза па рации вышел на тебя: «“Констебла”, “Констебл»”, я нашол такой, такой, такой».

— Вот ты Гомер. Что вижу, то пою, — удивлялся я его докладу, но не хотел его прерывать из-за эстетического удовольствия.

— Карочи, «Крапив» приказал: «Бобо, карочи, скинь там че-нибудь». Я взял, карочи, адин гранат сначала бросил. Звук толка «бум», и все. Не сильна, как хлапушка ты взарвешь пад тазикам, или пад ведро так — «бум», и все. Фтарую бросиль — «бум», и все. Третью бросиль — «бум», и все. Я говорю: «Все, я три граната бросиль, далше пашол». Сматрю — щэл. Там лижит… Я сразу дастал бинокал. Сматрю, там миномет стаит. Аружие стаит, бо-еприс стаит, свечки стаит самаделные там. Три-четыри ящика. Ну, карочи, я дабрался датуда потэхонечьку-потэхонечьку. Пацан-снайпер сверху сидел наблудал вакруг. Я потэхонечьку-потэхонечьку смотрю, самадэлны взрывчатка где-то восемь-девять штукаф. Я сраза возле их заметки ставил каждый и далши пашол. Сматрю, там пачти полсклада аружия. Я их абезвредал все, каторые мина был самоделный. Все, каторые был, пряма вот так снял земля, не давиль ниче, и взарвал их.

— Спасибо, «Бобо».

Я протянул ему руку, и он сдавил мне ее своей клешней.

— Осторожнее! Как дома дела? На ротации был?

— Такой ситуация… Я ни разу дома ни звания.

— Ладно. Спасибо за службу!

— Если че нада в далнейшим, обращай, «Канстебель».

— Хорошо, братан, давай.

Постепенно мое ощущение бессмысленности и пустоты сублимировалось в мою активность по подготовке к взятию последних рубежей, которые отделяли нас от Бахмута. Перед нами оставалась траншея, в центре которой находился укрепрайон «Остров», за которым уже был виден город, горевший все больше.

— Десять месяцев… — с грустью думала моя гражданская часть. —