отношения с другими бойцами. Изначально его прикомандировали к команде «Горбунка», чтобы он носил пулемет или миномет. Пацаны быстро дали ему новый позывной «Гаденыш», из-за его постоянно недовольного и обиженного лица. Он и являлся большим тридцатипятилетним ребенком, который считал, что ему все должны. Господь Бог, мама и папа, командиры и вся эта жизнь, и каждый человек в отдельности должны были обеспечивать «Цыле» удобное и комфортное существование в этом мире. Удовлетворять его прихоти и пожелания. Устав от его капризов «Горбунок» предложил заняться его перевоспитанием и перевести его в штурмовики. Но, вместо того чтобы сидеть на позиции, он частенько прибегал на «Аид», чтобы погреться.

— Здорово, «Цыля»! — поприветствовал я его заранее понимая, что он будет отмазываться, если спросить его, как он оказался здесь второй раз за день.

— Привет… — осторожно ответил он.

— Слушай, а как тебя вообще в контору занесло? Ты сам откуда?

— Из Днепропетровска. При Украине они его в Днепр переделали.

— Так ты хохол? — удивился я.

— Наполовину. Батя у меня украинец, а мать — русская. Я родился там, а после они разошлись. Мать уехала и меня забрала, а у бати вторая семья там.

— С батей-то общаешься?

— Он умер. Там брат вроде как остался по отцу, но он нацист. Я и в армию пошел, чтобы его тут найти и убить.

— «Цыля»! Ты просто находка для психотерапевта.

А что тебе даст, если ты брата завалишь? Думаешь, отец тебя любить больше будут на том свете?

— Просто… Чо он нацист?

— И ради этого ты записался в армию? Ты гонишь «Цыля»!

Я покачал головой глядя на него.

— Это клиника: с такой мотивацией тут сидеть, — подвел я итог его рассказу и добавил: — И давай договоримся, что ты больше по рации мне не истеришь, когда по вам минометы стреляют. Хорошо?

— Так по нам «Град» работал! — выпучив глаза стал опять он с истерическими нотками в голосе объяснять мне. — Там кошмар, что творилось!

— Братан, если бы по тебе отработал «Град», ты бы не только по рации говорить не мог, но и пикнуть бы не успел, как был бы уже с батей своим, — заметил ему боец из разведки.

Угу… — проворчал «Цыля» и надул губы.

Через минут десять он молча собрался и ушел на свою позицию.

«Констебль», пустота и мыши…

После переселения из окопа в домашние условия подвала я стал скучать по окопам, как сельский житель после переезда в город. Меня как колхозника тянуло к земле, но, когда я долго ковырялся в ней, меня тянуло в цивилизацию подвала. Мне сложно было постоянно сидеть на одном месте, и я регулярно, чтобы перерабатывать свои чувства, бегал на позиции. Это помогало отбивать точки, в режиме онлайн видеть все своими глазами, контролировать ситуацию и общаться с бойцами, которые видели, что их командир с ними. Это снимало тревогу и не давало надолго зависать в состоянии пустоты, которое навалилось после последних штурмов. Это была даже не пустота, а сильная моральная усталость. Я специально пришел один забрать свои вещи с моей позиции под стелой и присел там, размышляя и вспоминая последние три месяца. Было хорошо и грустно одновременно. Это было мое место силы. Место, где творилась моя история и история нашего подразделения. Я вспомнил, как «Зеф» притащил первого пленного, как мы взяли украинскую станцию с голосом этой «Бланки», как мы радовались, когда убили грузинского командира и когда «затрехсотило» тридцать американцев. «Моряка», «Цистита», который умирал у меня на руках…

— Спасибо, Боже, что оставил меня в живых, что дал мне возможность пережить это все!

— Молишься? — проснулся внутри меня и встрял вояка. — А я стал какой-то сухой и жесткий… Хотя, может, это и правильно? Эмоции разрушают солдата, — с каким-то тихим отчаянием проговорил он. — Я перестал запоминать людей, которые приходят ко мне в подразделение. Я не хочу ничего знать про них и привыкать к ним. Они стали просто цифрами в книге учета личного состава.

— Десять сессий с хорошим психотерапевтом, и все пройдет. Ты переработаешь материал, как это было уже не раз, — стал поддерживать вояку гражданский. — Придет время, если нам посчастливится выжить, и эти люди оживут, и ты вспомнишь всех, с кем ты тут был и благодаря кому ты жив.

— Нужно попросить командира, чтобы дал мне помощника или сделал командиром кого-то другого…. А я буду заниматься административной работой, или в штурм ходить. Я устал от долбоебов, от необходимости все контролировать и объяснять… Я устал. Просто устал.

— Ребята есть рядом. Рома «Абакан», Женя «Айболит», «Горбунок», «Бас». Командир. Он хоть и орет, но ты же видишь, что он к тебе со всей душой.

— Это хорошо, что они есть… Но чем ближе город, тем мне страшнее. И мысли эти: «Ты можешь выжить и нужно быть осторожнее». А вдруг я трус на самом деле? И просто прикрываюсь масочкой?

— Ты же знаешь, что это не так. И остальные знают.

Гражданский ударил вояку в плечо кулаком.

— Мы сможем, братан. И напишешь про них всех книгу, чтобы люди знали, с чем нам пришлось столкнуться. Чтобы они знали, как заключенные превращались в героев, а «герои» в трусов.

Если бы мне задали вопрос «А кто лучше всех воевал под Бахмутом?», я бы не задумываясь ответил, что зеки. Несмотря на весь мой скепсис и злость на некоторых из них, эти ребята проявили лучшие черты человеческого характера, и каждый из них достоин и медали «За отвагу» и «Ордена Мужества»!

— Ты же видел в Чечне всех этих жополизов, которые медали и ордена получали не за бои, а за то, что знали, как правильно угодить! — распалял себя вояка. — Помнишь этого, который не смог даже гранату разобрать, и ему пальцы оторвало? А потом его за «разминирование» орденом наградили… А пацанам, которые реально в горах лазили, хоть бы грамоту пионерскую дали.

— Видел, конечно. Но от того, что мы будем переживать обо всем, разве что-то измениться. Ты же про себя знаешь, что ты не такой? А остальное… Бог им и совесть судьи. Посидел, поно-стальгировал, посокрушался о вселенской несправедливости? — подбодрил гражданский военного. — Пора выдвигаться. Нам с тобой еще тут долго колупаться.

Наши и украинские солдаты умирали во благо своих целей: отстоять Родину, получить свободу, доказать себе и другим, что твоя жизнь имеет смысл. Если человек верит в то, что он делает, этот процесс будет бесконечен. Забери у человека его цель, и мотивация исчезнет. Как только закончатся идейные борцы и