— Все будет хорошо. Мы почти никогда ничего не ломаем. — Оливковая кожа Роберто утратила бледность, глаза расширились, поэтому я поспешила сказать: — Шучу! Там шесть или семь женщин, сидят, сплетничают и пьют вино. А после сюрприза на вывеске вы и мой тайный инвестор будете мне должны.

Он поднял ладони. — Я вернусь внутрь, синьорина. Нужно прочитать еще несколько резюме, прежде чем сегодня днем начнутся наши собеседования с официантами.

Роберто прошел к входной двери и исчез в ресторане. Я переместилась, чтобы снова посмотреть на вывеску.

Это было не ужасно. Это было на самом деле приятно.

Но нам с папочкой-инвестором нужно было серьезно поговорить. Слишком много всего происходило слишком быстро. Новый шеф-повар, новый персонал кухни. Метрдотель. Ресторан, который любила и над которым трудилась моя мать, ее наследие, наследие моего деда, ускользали от меня. Мне нужно было время, чтобы приспособиться.

— Перестань психовать и помоги мне с этим вином, — Мэгги сунула мне в руки ящик.

Я вздохнула и постаралась не уронить ящик. — Я не схожу с ума.

— Пожалуйста. Я знаю тебя и знаю этот взгляд на твоем лице. Давай. Я не хочу, чтобы это вино перегрелось и потеряло свою кислотную основу.

Я тихонько рассмеялась. — Я поняла, что итальянцы — снобы, когда дело касается еды и вина.

— Это тебя научил этому Мистер Поздняя Ночная Паста?

Я призналась Мэгги во всей истории визита Луки в ресторан. Дважды, потому что она заставила меня повторить. — Стой. Не придумывай ему прозвища. Достаточно плохо, что я уже придумала свои собственные прозвища, и в каждом из них было слово — папочка.

Мы вошли внутрь и остановились, нашим глазам потребовалась минута, чтобы привыкнуть.

— О, черт! — воскликнула Мэгги. — Это действительно твое место?

Я попыталась увидеть изменения глазами моей подруги. Новый слой краски, новые высокие барные столы и стулья, которые Роберто нашел по дешевке. На стенах исчез беспорядок, и обеденных столов стало меньше, что сделало место более просторным и менее тесным.

— Оно еще не закончено, — сказал я. — Мы обратились к нескольким местным художникам из долины Гудзона за работами, которые можно было бы повесить на стены. И мы наняли ребят, чтобы они отшлифовали и покрыли морилкой старые деревянные столы, чтобы они выглядели как фермерские.

— Скатертей больше нет?

— Больше никаких скатертей.

— Ух ты. Это важно.

Я поставила ящик на стул. — Это слишком много, не так ли?

— Ты шутишь? — Мэгги разинула рот, оглядываясь по сторонам. — Это великолепно. Это похоже на место, которое можно увидеть в Нью-Йорке или Бостоне.

— Но захотят ли люди здесь есть?

— Детка, вся долина об этом говорит. У тебя будут очереди вокруг квартала.

Я заправила волосы за уши. Мне не нравилось, когда все сплетничали обо мне, даже если это приносило пользу ресторану. — Что они говорят?

— Сначала речь шла о Тони и Кристине. Но теперь, когда вакансии опубликованы, некоторые думают, что ты продала ресторан группе инвесторов.

Это было слишком близко к сердцу. — Почему он мне помогает? — прошептала я, высказывая Мэгги свой самый глубокий страх.

Мэгги подошла поближе, чтобы нас не услышали. — Почему бы тебе не спросить его?

— Потому что я боюсь ответа.

— Может, он думает, что ты горячая штучка, и у него есть деньги, которые можно просадить. — Она пожала плечами. — Хотелось бы, чтобы в винограднике появилась какая-нибудь великолепная итальянская фея-крестная и решила все мои проблемы.

— А что, если бы он ожидал, что ты переспишь с ним в ответ?

— Тогда я бы считала себя чертовски счастливой.

Входная дверь открылась, и в прихожую проник дневной свет. Я не могла видеть его лица, но это был высокий мужчина в костюме, и мое сердце подпрыгнуло в груди. Каждая часть меня пришла в состояние повышенной готовности.

Затем дверь закрылась, и я выдохнула то, что затаила. Мэр Ломбарди. Отец Кристины.

Дерьмо.

Мэр огляделся, его взгляд окинул ресторан, прежде чем он нашел меня. Улыбка, которую он одарил, не коснулась его глаз, когда он приблизился. Его пиджак был расстегнут, что означало, что я могла видеть, как его слишком маленькая рубашка растянулась на его талии. Он не был тяжелым, но и не подтянутым. Я знала, что он любит поесть, потому что обычно он приходил раз в неделю, когда Кристина работала. Он никогда не платил — Для тебя большая честь, что мэр обедает здесь, дорогая, — сказал он мне, когда я в первый раз принесла ему чек, но всегда давал своей дочери чаевые в несколько сотен долларов.

Несмотря на это, мне не нравилось, как он пялился на меня поверх своей курицы пиката.

Он вошел, как будто имел на это право. — Привет, Вэл. Вижу, ты была занята.

— Здравствуйте, мэр Ломбарди. Извините, если вы пришли на обед, но мы закрыты.

— Я здесь не для того, чтобы есть. — Он кивнул Мэгги, а затем снова посмотрел на меня. — Я здесь, чтобы поговорить о том, как ты уволила мою дочь.

Технически Кристина ушла. Но я не стала об этом говорить.

— И, — продолжил он, — ты позволила ей завязать отношения с членом твоего персонала. — Он сделал паузу. — Я думал, мы друзья, Вэл.

Я чувствовала, как Мэгги подбирается ко мне. Ей тоже никогда не нравился мэр.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — солгала я.

— Эти разговоры по всему городу. Как ты уволила Кристину и вашего шеф-повара, потому что узнала, что они встречались.

Что-то мне подсказывало, что Тони не водил девушку на ужины и в кино.

— Это неправда, — предположила я. — Если между ними что-то и происходило, я не знала.

Он сунул руки в карманы брюк. — Маргарет, ты не против, если я поговорю с Вэл наедине?

Мэгги не двинулась с места. — Вэл?

Мэр пристально посмотрел на меня.

Я чувствовала все, что хотела сказать моя подруга, но у нее был бизнес, она зарабатывала здесь на жизнь. Злить четырехкратно переизбранного мэра было неразумно, если она хотела удержаться на плаву. — Все в порядке, Мэгс. Почему бы тебе не поставить вино в подсобку?

Мэгги схватила ящик с вином со стула и понесла его на кухню. Когда за ней закрылась распашная дверь, мэр Ломбарди подошел поближе. — Вэл, моей дочери всего семнадцать. Этому твоему сотруднику было двадцать шесть.

— Возраст согласия в Нью-Йорке — семнадцать лет. Законы не нарушены.

Морщины вокруг его глаз стали глубже, когда он прищурился на меня.

— Ты, конечно, права. Но я ожидала, что ты будешь заботиться о ней, когда просил ее работать