Шрифт:
Закладка:
Покоренная женщина заголосила, и слезы брызнули из глаз. Не осталось ничего от благородной высокомерной ноблессы. Ничего — ни гордости, ни чести, ни достоинства.
Жалкая рабыня выла и визжала, катаясь в в растоптанной грязи у ног своих хозяев, безуспешно дергая полосу блестящего металла, обнимающего шею.
Волк спокойно ждал.
Эта пауза тоже была частью «урока покорности» — надо дать рабыне прочувствовать свою ничтожность, всю глубину своего падения. Обмочиться и изваляться в грязи — то, чем рабыня сама себе подтверждает событие и признание собственного рабства, окончательного и безвозвратного унижения.
Чем больше высоты, с которых падает полонянка, тем надежнее рассыпается в прах ее прежний мир, ее душевный склад. А безвозвратно потеряв то, что она считала собственным "я", рабыня полностью погружается в служение господину, испытывая от этого не меньшее наслаждение, чем от удовлетворения расцветающей рабской потребности. Из таких получаются не просто истинные рабыни, из таких выходят абсолютные рабыни. Очень хорошо понимающие суть порабощения южане говорят, что "на такой рабыне два ошейника и она лижет каждый из них".
Именно поэтому Степные Волки охотятся за юными и даже не очень юными аристократками: очень хорошо, когда в караване есть такая рабыня и остальные знаю о ее прежнем высоком положении. Глядя, как пресмыкается и подстилается та, что прежде была госпожой, на чьем лице и теле еще видны знаки прежнего благополучия, другие злорадствуют, но сами легче примеряются с собственной рабской долей. А глядя на ее пример, начинают подражать, сами чувствуют потребность служить...
И надо дать время скованной рабыне прочувствовать во всей полноте всю глубину своего падения, измараться в грязи, обмочиться, позволить вдохнуть запах собственной нечистоты. Дать время узнать, какой морозный ужас моментально наполняет ее душу при мысли о малейшем неповиновении, при мимолетном даже прикосновении к ошейнику. И как в этом ужасе тонут последние жалкие остатки собственной воли...
Но вот рабыня замерла в изнеможении и Волк подал знак.
Новеньким вновь сковали руки, наложили кляпы и втолкнули под низенький полог из шкур, где, тесно прижавшись друг к другу, пытались согреться еще с полдюжины скованных рабынь.
***
- Это магия?
- Да, А-Вут, в этом есть немного магии.
- А как же тогда в Халифатах справляются без магии?
- Очень просто. Побольше боли и насилия - и получается почти тот же результат. Почти. Вот из-за этого «почти» имперские рабыни, прошедшие через Степь , в Халифатах стоят дороже черных и местных. Хотя в Халифатах вообще любят причинять боль, им для этого не надо причин.
- Ошейник тоже магический? Как я сниму его?
- Никак не снимешь. Ты наденешь на рабыню свой ошейник и она станет твоей. Тогда мой ошейник сам спадет с нее. А уж надетый тобой ошейник ты волен снять сам, когда пожелаешь...
- Удобно...
- Правильная магия удобна и ненавязчива, А-Вут.
***
Прошло много бесконечных часов, которые скованный кавалер ап-Грие провел, сбившись в комок на холодном твердом полу, пытаясь согреться. Когда два грубых и бесцеремонных стража подхватили его под руки и куда-то потащили, он просто повис, будучи не в состоянии распрямиться или расправить ноги...
Идти пришлось недалеко и скоро его внесли куда-то, где было тепло, и бросили на колени. Когда с головы изможденного и иззябшего кавалера сняли мешок, он сначала подумал, что стал жертвой жестокого розыгрыша. Ему приходилось слыхать о подобных забавах сильных мира сего. Потому что представить себе такой лагерь охотников за рабами чуть ли не в самом сердце враждебной Империи он не мог никак.
Босой, дрожащий от озноба, он оказался посреди обширного и роскошного шатра, согретого многочисленными жаровнями. Свет давали богатые канделябры. Дорого одетые мужчины, наряженные по моде Империи, беседовали с кубками в руках, среди них Моран с удивлением увидел и графиню ап-Цанага в вечернем убранстве.
Но первым рядом с кавалером ап-Грие оказался тот самый «наемник» в своем попугайском пурпуэне.
- Ну что, кузнечик, пришло время исполнения желаний? Ты же мечтал стать рабом прекрасной женщины? Взгляни, разве она не прекрасна?
Графиня была прекрасна.
Высокая, статная, с объемной «придворной» прической, искусным макияжем, подчеркивающем ее большие глаза, чувственный рот, густые брови. В ушах и на шее искрились яркие драгоценные камни. Струящееся платье обтекало фигуру и шлейфом змеилось за ее шагами. Отсутствие каркасов и кринолинов, обязательных по придворному этикету, позволяло видеть чарующее движение ее бедер.
Графиня была прекрасна.
Не успел ошеломленный переменами юноша прийти в себя, как стремительно подошедшая Моника ап-Цанага приложила к его шее блестящую полосу металла.
- Отныне и навсегда ты мой раб! - громко провозгласила она. Голос ее был напряжен и предельно серьезен И не успели растаять последние звуки ее слов, как ошейник ответил громким звоном, похожим на удар гонга. Окружающие отреагировали на это вялыми аплодисментами и смешками: «У Нижайшей появился свой Нижний».
Стоящий рядом «наемник» унизительно потрепал по щеке вздёрнувшегося и налившегося кровью кавалера.
- Говорят, под Новый год все мечты сбываются?! Видишь, кузнечик, еще не пришел последний день года, а ты уж у ног своей госпожи и в рабском ошейнике? Ты же об этом мечтал?
Присутствующие, постепенно собирающиеся вокруг, встретили эту речь негромким смехом, и даже хмурая графиня улыбнулась уголком рта при виде простецкой побагровевшей физиономии совершенно потерявшегося кавалера.
- Погоди, сейчас и все остальные желания исполнятся, – не понижая голоса и ничуть не смущаясь стоящей рядом графини, продолжил «наемник». – Как я
