Уже обнаженный по пояс хозяин рабыни подошел сзади и обнял поверх безвольно опущенных рук. Его пальцы неожиданно нежно легли на самый низ живота, мягко огладили снизу вверх, приподняли груди, выдающиеся полушария которых легли в подставленные ладони так, будто были созданы для специально для этого, и сосредоточились на сосках.

У рабыни-графини была восхитительная грудь. Как у большинства брюнеток, ее кожа была слегка смугловата, но колеблющееся пламя свечей придавало ей оттенок нежного золота. От того звенья колье и браслетов казались незаметными и возникала иллюзия, что драгоценные камни - естественный блеск ее красоты.

На вершине замечательных в своей гармонии округлостей торчали очень крупные темные соски, размером, без преувеличения, в крупную вишню. Сейчас, когда они напряглись, ареолы вокруг них совсем не было видно, и это выглядело очень возбуждающе.

Хозяин и господин рабыни, поигрывая сосками между пальцами, прижался к ее щеке и вкрадчиво заговорил в самое ухо.

- Ты хотела знать, отличаюсь ли я от насильников? Отличаюсь. Вот этим самым и отличаюсь – мне не надо брать женщину силой. Гляди, твоя грудь напряглась, а ноги раздвигаются, не спрашивая твоего позволения. Тебе не надо прислушиваться к себе, чтобы понять, что за желание овладело тобой. Еще мгновение – и ты будешь молить, чтобы кто-нибудь взял тебя…

И действительно - бывшая графиня выгнулась и прижалась спиной к своему господину, а ее ягодицы зажили собственной жизнью, призывно потираясь о живот мужчины. Руки, еще недавно покорно и безвольно висевшие вдоль тела, безотчетно поглаживали живот и треугольник жестких черных волос. Рабыня бурно дышала, вернувшийся на ее лицо румянец просвечивал сквозь куртуазный макияж, и это не был румянец стыда. Вряд ли она слышала, что ей говорили. Все ее внимание без остатка увлекало то, какие замечательные вещи делали пальцы хозяина с ее сосками. Как послушная глина, рабыня обмякала и оседала в умелых руках, ноги ее подкашивались, а колени сами собой разъезжались в стороны. Не владея собой, она постанывала-поскуливала при каждом вдохе.

Хозяин звонко шлепнул ее по оттопыренной заднице.

- Ступай на ложе, рабыня, пока еще твои ноги служат тебе!

Несколько шагов до ложа она проделала с непослушными подгибающимися коленями. Направляемая господином, встала над головой растянутого на ложе кавалера и всецело отдалась тому, что властные руки делали с ее телом.

Перед глазами парализованного кавалера возникла откровенная картина сочащихся соком женских складок и волнительная перспектива сходящихся, напряженно подрагивающих бедер, по гладкой коже которых внезапно, как от мороза, побежали мурашки.

А мужские руки продолжали мастерски играть на груди и сосках, как искусный скрипач наращивает темп и сосредотачивается всего на двух струнах для демонстрации своей виртуозности. Эта «тарантелла на сосках» через несколько вздохов заставила все тело изнемогающей рабыни трястись в крупной дрожи, кожа заблестела остро пахнущим потом.

Растворившись в прибывающем желании, рабыня выгнулась, запрокинув голову, и бесстыдно запустила обе руки между бедер. Еще немного, несколько движений пальчиком – и ляжки мелко затряслись, чуть погодя к ним присоединился живот, и обессиленная раскрасневшаяся женщина рухнула головой в ширинку кавалера ап-Грие, содрогаясь всем телом, потерявшись в теплых волнах нахлынувшего наслаждения.

- А-а-а-ах!!!! - колени ее разъехались, спина прогнулась и перед глазами мужчинами предстала во все красе алая жаждущая глубина. Жадно пульсируя, распахнувшаяся и призывно зияющая, ярко красная расщелина пламенела среди окаймляющих черных волос. Тихим шелестом аплодисментов мужчины поприветствовали мастерски исполненную увертюру сегодняшнего вечера - первую кульминацию покоренной рабыни.

Жесткие курчавые волоски защекотали лицо кавалера ап-Грие, а на его обоняние обрушился горячий мускусный запах распаленной самки с яркой кисловатой ноткой только что свершившегося оргазма. И кавалер с ужасом и стыдом почувствовал, как наливается кровью и поднимает головку его член прямо перед глазами распластавшейся на его животе женщины.

Хозяин удовлетворенно потрепал полностью раскрывшуюся перед хозяевами возбужденную рабыню по тугому круглому заду и радушно спросил: «Ну что, друзья, кто первый?»…

***

— То, что было дальше, интереснее исполнять, чем рассказывать...

— Пожалуй.

— Чтоб ты знал, как новый хозяин, — очень бойкая. Ротик жадный. Узенькая, но необученная. И слабовата рабыня оказалась. Улетела из Мира через дюжину восторгов. Спит до сих пор... Но ты бы видел, А-Вут, как побагровел кавалер, когда она уселась ему на лицо! — хохотнул при воспоминании Волк. — Наверное, он не это имел в виду, когда пел ей, что «мечтаю дышать тобою»...

— Это, скорее, «пить твое дыхание», — поддержал шутку А-Вут, не чувствующий симпатий к кавалеру.. — То, что произошло этой ночью с рабыней — это теперь навсегда? Это какое-то магическое зелье?

— Нет, что ты! — махнул рукою Волк. — Даже в неудержимой потаскушке нельзя разбудить истинную рабыню за одну ночь. Но можно на одну ночь...

— Не удивляйся, А-Вут, — степняк увидел недоумение на лице собеседника. — Я дал ей зелье, которое халифатские торговцы рабами зовут «черным рабским вином». Это просто очень чистая и густая "рабская горечь" . Здесь, в Империи, это снадобье кличут «уланшей».

— Уланшей?

— В Империи был неплохой поэт, который бойким стихом написал историю трактирной прислуги, которая в амбаре обслужила разом уланский взвод. Стишок быстро стал популярен. Как и зелье, которым до сих пор потчуют глупых селянок и кокетливых служанок. Самая прелесть, что придя в себя, такая скромница помнит все выкрутасы, которые выделывала, каждое «да-да-да» и «еще-еще», не говоря уж про вкус каждого «глык-глык». Но чаще всего это зелье покупают профессиональные шлюхи. Под «уланшей» групповичёк идет легче и с удовольствием, так что можно уже завтра вновь выходить на заработки...