Тогда было решено на полную мощность использовать легальную и нелегальную швейцарскую агентуру. Специальный штаб СД в Берлине на Вильгельмштрасе, 102 располагал картотекой на 200 тысяч швейцарских граждан, готовых по тем или иным причинам служить рейху. Кроме того, в Швейцарии проживало около 25 тысяч подданных Германии, которых также можно было использовать для шпионажа и подрывной работы. Каждый из них получал задание доносить атташе немецкой миссии в Берне барону фон Бибру обо всем подозрительном — увиденном и услышанном.

«Алеманише Арбейтскрайс» создал в Швейцарии свои филиалы (например, Бернское «Бюро F»), которые должны были вербовать агентов и проводить подрывную деятельность. Другие филиалы маскировались под спортивные организации и различные общества: «Национал Берниш шпортферан», «Фройнд Дойчлянд», «Социал Фолькспартай дер швейц» и другие. Немецкие шпионы, как правило, встречались в Цюрихе в отеле «Шпеер» или в ресторане «Бундесбан» и имели даже опознавательный знак — шпильку с белой головкой под отворотом пиджака.

И все эти люди прослушивали, расспрашивали, вынюхивали — кажется, в каждом квартале, в каждом доме поселился гитлеровский агент…

— Когда я смогу передать задание «Полковнику»? — спросил Коломб.

Дюбуэль помешал ложечкой чай в стакане. Что он мог ответить? Ему надо было еще заехать в Марсель к Вилли Буту, а потом… потом он и сам не знал, когда попадет в Германию.

Коломб понял его.

— После провала Мертенса вас преследует гестапо? Проблемы с поездкой в Берлин?

— Да, — неохотно согласился Дюбуэль. Он не знал, к чему клонит Коломб, но всячески возражал против его встречи с «Полковником».

— Кажется, я могу вам помочь.

— Нет, — покачал головой Дюбуэль, — я против, и вы ни за что меня не переубедите. Здесь вы на легальном положении, а хотите сунуть голову в пасть льва!

— Я имел в виду другое, — снисходительно улыбнулся Коломб, — кажется, я могу достать для вас почти настоящие документы.

— Что значит «почти»?

— Это значит настоящие, но владелец их умер, и в них надо поменять фото.

Дюбуэль задумался. В Париже у Кана были блестящие специалисты, и заменить фото для них было пару пустяков.

— Прекрасно, мосье Коломб. Вы сняли с моих плеч огромный груз. Это надо отметить.

Коломб откинулся на спинку стула.

— О-о, мой дорогой мосье Дюбуэль, — начал он с иронией. — Только что вы сами учили меня законам конспирации, а теперь сами же хотите их нарушить. Да-да. Двое уважаемых швейцарских граждан немного запоздали с обедом, и это никому не бросится в глаза, более того, будет свидетельствовать об их респектабельности — обедают, когда в ресторане нет суеты. И вдруг после чая — спиртное... Это вам не Париж, мосье Дюбуэль, с его анархией, в Париже вы можете пить шампанское, а после него виски без содовой. Здесь же официант сразу обратит на вас внимание, а каждый второй официант, если не каждый первый — информатор Бюро.

Видно было, что этот небольшой монолог Коломб произнес не без удовольствия. И Дюбуэль понял его: до сих пор у них не было равенства. Ведь Дюбуэль привез инструкции, указания, деньги, это ставило его как бы выше, и Коломб при первой же возможности щелкнул его по носу. Но Дюбуэля это не разозлило, наоборот, его уважение к этому сдержанному человеку в поношенном костюме и старомодной, но чисто выстиранной сорочке только возросло: Коломбу ничто человеческое не чуждо, и в этом всегда уравновешенном человеке кипят страсти.

— Что ж, мы выпьем с вами после войны, мосье Коломб, — обернул все в шутку Дюбуэль, — а теперь скажите мне, где и когда я смогу получить паспорт?

— Этот мой соотечественник, лечился здесь от туберкулеза и умер две недели назад. Об этом знают только в деревне, где он жил с двоюродным братом. Родственников в Германии у него нет, брат же за три тысячи франков, сказочную для него сумму, с радостью отдаст не только паспорт брата, но и свой собственный. Единственная сложность: вам придется ехать в Германию через Швейцарию.

Это действительно осложняло дело, но у Дюбуэля не было другого выхода. Он быстро прикинул: обратно из Франции в Швейцарию ему придется возвращаться тайно, потому что еще раз ему визу вряд ли дадут. Риск, конечно, был, однако не такой большой. Кан, если что, свяжет его с маки, а тем переправить человека через швейцарскую границу не составит труда.

— Ну, вот мы и нашли применение трем лишним тысячам франков, — засмеялся он с облегчением. — Но вы не ответили, когда я получу паспорт?

— Завтра.

— Вы что, фокусник? — удивился Дюбуэль. — А может у вас и человек есть, который фото переклеит?

Это было сказано полушутя-полусерьезно, и Коломб ответил ему тем же:

— Единственно, куда я могу обратиться по этому вопросу — Бюро ХА. Если вас это заинтересует…

— Пожалуй, нет. С недавних пор все контрразведки мира вызываю у меня почему-то отторжение.

— У меня в принципе тоже, поэтому мы не будем больше встречаться. Паспорт вы найдете в портфеле, который будет лежать в камере хранения на вокзале. Квитанцию на него получите в конверте завтра после двух часов дня на почтамте.

Стрелка спидометра застыла у отметки «90», и машина летела, словно прижавшись к широкой асфальтированной ленте.

Бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг лениво потянулся на заднем сиденье. Вскоре Клейн-Лауфенбург — дрянной городок на швейцарской границе, век бы его не видеть. Он бы и не попал в него никогда, если бы не последнее сообщение из Штутгарта: в Женеве вновь заработала русская рация. В первый же день она провела три сеанса, и радист просидел в эфире почти четыре часа.

Вспомнив содержание предыдущих радиограмм, Шелленберг ужаснулся. Какие данные получила теперь Москва? Было похоже, что радист этот напрямую связан со штаб-квартирой генерал-фельдмаршала Кейтеля в Цоссене и знал порой даже больше, чем Канарис и он, Шелленберг, вместе взятые!

Бригадефюрер смотрел на пейзажи, мелькавшие за окном, и не видел их. Ему предстояла встреча с бригадным полковником Роже Массоном, этим хитрым швейцарским лисом, которого он с удовольствием засадил бы в концлагерь. Он тешил себя надеждой, что чаша сия все же не минует полковника, и он когда-нибудь специально приедет в концлагерь, чтобы увидеть Массона в полосатой робе склонившим голову перед немецким генералом.

Бригадефюрер потер лоб. Он не имел четкого плана беседы с Массоном, надеясь на провидение и собственную