Так началась жизнь и работа Бориса Яковлевича Алёшкина в 27 полевом госпитале. Самые разные по тяжести и сложности операции ему придётся делать, не все они окончатся так благополучно. Оставим на время его и перенесёмся в другое место, далеко-далеко от Волховского фронта.

Глава четвёртая

Посмотрим, как это время, то есть с июня 1941 по сентябрь 1943 года, прожила семья Бориса Алёшкина, оставленная им в далекой от него Кабарде, станице Александровке.

Катя проводила Бориса до станции Майская и посадила в поезд, следовавший в Нальчик. Она крепилась до самого последнего момента, и лишь когда муж, поцеловав её, прыгнул на ступеньку вагона тронувшегося поезда, она не сдержалась и заплакала. Так и стояла на перроне, махая удалявшемуся поезду рукой, не вытирая струившихся по её щекам слёз.

О чём она плакала, что её огорчило, она и сама не могла бы ответить. В то время Катя даже и представить себе не могла всей тяжести своей будущей доли, того, что придётся испытать ей самой, её маленьким детям, да и её мужу. Она даже и о времени разлуки с Борисом не думала.

Как многие люди нашей страны, она полагала, что успехи, достигнутые фашистскими войсками в первые дни войны, захват пограничной территории и нескольких городов — дело временное, случайное, явившееся следствием вероломного нарушения Гитлером и его кликой мирного соглашения между СССР и Германией. И как только Красная армия нанесёт свой сокрушительный удар, фашисты будут немедленно разбиты, побегут вспять и, может быть, через несколько месяцев война закончится полной победой, а в Германии и странах, вступивших с ней в союз, произойдёт-таки наконец пролетарская революция и установится советская власть. Ведь так случилось в Латвии, Эстонии и Литве, в состав Советского Союза вернулись Западная Украина и Западная Белоруссия, да и военный конфликт с Финляндией закончился полным разгромом последней, хотя ей и помогали капиталистические страны. Очевидно, так произойдёт и теперь, война закончится в течение нескольких месяцев, её Борька вернётся целым и невредимым домой и, наконец-то, они заживут по-настоящему. Ведь им ещё и жить-то вместе почти не довелось, только во Владивостоке. А затем в Армавире и Краснодаре больше врозь жили: то он работал на такой работе, которая была связана с постоянными командировками, то работал и учился, его целыми днями дома не было, да она и сама работала с утра и до ночи. Затем он на четыре месяца уезжал учиться в Москву, и только вот каких-нибудь последних полгода они жили нормальной семейной жизнью.

Катя особенно не опасалась за мобилизованного мужа: он медик-хирург, будет служить в каком-нибудь госпитале, а это ведь значительно менее опасно, чем, если бы он, как и раньше, оставался строевым пехотным командиром. За семью, полностью оставшуюся на её попечении, она тоже особенно не волновалась, тем более, когда Борис оставил ей почти все полученные при расчёте деньги, что-то около пятисот рублей. Она будет работать, огородик свой есть, какую-нибудь скотинку нужно завести, так что не пропадут. Взяв себя в руки, Катя сравнительно быстро успокоилась и заторопилась домой. На работе, в связи с мобилизацией, дел было много, да и ребята дома одни брошены. Как-то там Эла с малышами управится? Нюра (домработница) в последнее время стала к своим обязанностям плохо относиться.

Вернувшись с вокзала к подводе, ожидавшей её на площади, Катя отвязала лошадь и вскоре уже ехала по дороге к Александровке, оставляя за собой столбик пыли.

Недели через две пришло наконец первое письмо от Бориса и перевод на тысячу рублей. Он писал, что получил какие-то подъёмные, чуть ли не полторы тысячи. На триста рублей подписался на заём, двести оставил себе, хотя, как он сообщал, даже и не представлял, на что ему понадобятся деньги, так как их снабжали всем, вплоть до папирос, а тысячу рублей отправил ей.

Письмо её немного огорчило. Она предполагала, что военная служба мужа начнётся в Нальчике или где-нибудь на Северном Кавказе, но штемпель показывал, что письмо было отправлено откуда-то из-под Москвы. Катя поняла, что Борис находился в какой-то формируемой части, проходит обучение, и там, откуда письмо, они долго находиться не будут, а поедут куда-то дальше. Узнала из этого письма она и о том, что Борис будет служить хирургом в медсанбате. Она не представляла себе, что такое медсанбат, и это вызывало беспокойство.

Почти одновременно с письмом мужа, она получила вызов из военкомата. На следующий день, зайдя в Майском к военкому, майору Ерёменко, она получила от него аттестат на восемьсот рублей, что означало, что из зарплаты Бориса ей ежемесячно будет выдаваться военкоматом эта сумма. Получив такую солидную материальную поддержку, Катя совсем успокоилась. По её расчётам, вместе с её заработком этих денег семье должно вполне хватать.

Правда, сводки Информбюро, которые теперь слушали все с большим вниманием, были весьма неутешительные. Пока они говорили о том, что Красная армия оставляет город за городом и отходит всё дальше от наших границ вглубь страны. Об истинных размерах поражения по этим сводкам судить было, конечно, нельзя, но все уже начинали понимать, что эта война не кончится так скоро, как надеялись, и что, когда победа, о которой в своей речи говорил Молотов, придёт, то она достанется нелегко и, конечно, не «малой кровью» и не «на чужой территории», как когда-то обещал Клим Ворошилов.

Из станицы призывали всё больше народа. Призвали и молодых, ранее под всяким предлогом бронированных заводом и колхозом, и людей более пожилого возраста. Всё меньше оставалось мужчин в станице, всё больше ложилось тягот и работы на плечи остающихся женщин, стариков и подростков.

То же произошло и с Катей Алёшкиной. Призвали в армию начальника кадров Ставицкого, и как-то сами собой его обязанности легли на Алёшкину. Эта работа потребовала так много времени, что дома Катя бывала только по ночам. Крахмальный завод, несмотря на то, что количество рабочих сократилось почти вдвое, продолжал работать с прежней мощностью.

Катя аккуратно, почти еженедельно писала мужу, причём в своих письмах, стремясь сохранить бодрость его духа, почти совсем не сообщала о тех трудностях, которые свалились на неё в связи с дополнительной работой по кадрам, о перебоях в снабжении главным образом продуктами, что с каждым днём становилось всё ощутимее.

От Бориса после первого письма недели через две пришло ещё одно. Из него было видно, что он служит где-то под Ленинградом, его часть