Какую роль играл я? О, просто прекрасную. Я был тем, кого обманули, или тем, кто обманывал себя. Я покачал головой.

— Мистер Мориарти, ответьте на вопрос. — настаивала леди Смолвуд.

— Не знаю, — я так устал. — я не знаю, чего конкретно он от меня хотел. Но он посвящал меня в свои дела, в свою сеть. Может, хотел сделать из меня правую руку. Левая-то у него уже есть.

Они стали спрашивать о его окружении. Палить Морана не хотелось, на него-то я не злился, однако, у меня не было вариантов. Я поведал всё, что видел. О Себастьяне, о Ван-Дамме. Собственно, на этом имена в моей голове и кончались. На пять минут возник хаос: все присутствующие принялись обсуждать между собой что-то, может, сказанное мной, может последующие вопросы. От этого гула мой уровень тревожности возрос, и я заволновался.

— Я готов рассказать всё, что знаю. — громко сказал я.

Голоса потихоньку стихали.

— Возможно, мои показания закроют некие дыры в ваших делах. — я вдруг ощутил, как бьётся сердце. Не от ужаса, а от приятного воодушевления. — И я хочу оказать помощь.

— Мистер Мориарти, мы вас слушаем. — сказала леди Смолвуд, внимательно изучая моё лицо.

Я в который раз собрал волю в кулак и стал вспоминать по кусочкам и сценам все важные события. Начал я с, казалось бы, незначительного, типа связей в Италии (Италия вообще была чуть ли не обязательным пунктом в списках «больших» преступников мира). Далее пошёл рассказ о ячейке в Сербии. О ней я почти не знал, но всё явно пересекается с Югославской мафией.

— Значит, вот причина экономического кризиса на юго-востоке?

То, как леди Смолвуд это сказала, породило во мне знакомый ужас.

— Он может пальцем щёлкнуть и взорвать все страны НАТО. Боже, с чем я связался?

Я забеспокоился лишь на несколько секунд. Глядя на свои пальцы, я вспомнил, как они были переплетены с его. Всё казалось таким правильным и реальным…

Дальше я перешёл к проекту по объединению разведок. Это было самым крупным делом. Мне даже было любопытно как на это отреагируют присутствующие.

Я без утайки поведал о том, что Северный Союз был экспериментом. Незавершённым…

— И этим занимался я. — тихо добавил я, вжавшись в стул. Мне было не просто поднять глаза.

Леди Смолвуд пока никаких эмоций не демонстрировала, так что мне полегчало.

Я продолжил. Упомянул, что взрыв на Ратлине — лишь малюсенькая кроха ядра, которое готовится вылететь из пушки криминального мира.

Прошло больше часа, а я и не заметил. Было стыдно говорить о том, что творил я, было стыдно выкладывать всё на блюдечке, однако, медленно, но верно, камень на моей душе стал крошиться, осыпаясь в океан, что старался сгладить волны и дать островам снова увидеть солнце.

— Прервёмся?

Как и с психологом, мы кусали понемногу. Та информация, которой я поделился, оказалась весомее, чем я ожидал. Работы это, несомненно, прибавило, а может и сдвинуло с места незаконченные расследования.

Я по прежнему не смыкал глаз. Еда совсем не лезла в рот.

Майкрофт уже трижды присутствовал на сеансах со Стоун. Когда мы коснулись темы насилия и моей реакции на него, мои уши не переставали сиять красным светом. Я нехотя выдавал психологу информацию о моих чувствах, мыслях и желаниях, касательно Джима. И с ужасом предполагал, что думает об этом Майкрофт.

На собраниях он не задал ни одного вопроса. Он только слушал. И это меня убивало.

— Я не узнал тебя. — сказал Холмс, выйдя с третьего слушания.

Я напрягся, потому что не имел понятия хорошо это или плохо.

— Ты никогда не говорил о серьёзных вещах. А теперь объясняешь начальству о причинах кризиса на юго-востоке.

Это было неприятно. Политик не переставал корить меня. И у него это выходило просто блестяще. После каждого подобного высказывания мне сразу становилось плохо. Я непроизвольно делал шаг назад от выздоровления.

Об этом я не говорил Стоун. Больше потому, что рядом был сам объект моих новых беспокойств. Но, как оказалось, Стоун сама всё замечала. Может, мои ежеминутные взгляды на политика, мои стыдливо горящие щёки, или же она читала в моих глазах боль, она о чем-то догадывалась. Когда меня отпустили, я вышел в коридор и стал ждать Холмса, как обычно. Но мне захотелось в туалет, так что туда я и отправился. Сделав свои дела, я стал медленно шествовать обратно. Мимо прошла парочка докторов в халатах. Я уже был готов завернуть за последний поворот, но почему-то остановился, услышав, как хлопнула какая-то дверь.

— Мистер Холмс, — это был психолог. — ещё кое-что. — секундная тишина. — Как я и сказала, помочь Эдварду до конца я не смогу. — говорила женщина тихо, но я её слышал, нахмурив брови. — Его ситуация необычна, и сам он вряд ли справится. Но, — женщина выделила это «но». — очевидно, что он держится за Вас как за спасательный круг. — снова тишина. — Какие бы у Вас ни были отношения до последних событий, он хочет это вернуть. Он сломлен и он в отчаянии. — я бы так хотел видеть лицо Майкрофта в этот момент. — Я боюсь, что вы единственный, кто может спасти его.

Я прислонился к стене, чувствуя, как переворачивается желудок. Мне вдруг захотелось блевать. Правда ли то, что она сказала? Неужели всё действительно зависит от него? Но почему?

Пока я восстанавливал своё состояние до того, что было пять минут назад, я прослушал реплику Майкрофта. Стоун удалилась, видимо, так как дверь снова хлопнула. Я подождал пару секунд и вышел на свет. Холмс стоял, опершись о свой зонтик. Я опустил глаза, замерев на месте. Вдруг он сейчас пошлёт меня?

— Пошли. — говорит политик.

Я неуверенно двигаюсь рядом. Сейчас мне кажется, что рядом со мной идёт великан, могучий и всевидящий. Шаг за шагом. Ты всё ещё идёшь. Ты ещё можешь выбраться, если тебе протянут руку.

На уже знакомом мне перекрёстке Майкрофт останавливается. Он молчит (что меня жутко волнует), смотрит будто сквозь время и пространство. Спустя эту ужасную паузу, политик достаёт из кармана нечто, что сразу протягивается мне. Я неуверенно поднимаю ладонь вверх. На неё опускается блестящий ключ. Один единственный ключ. И это ключ от моей комнаты.

— Твоё последнее выступление убедило большинство, что ты не шпион.

Я потерял дар речи. Во-первых, я уж и думать забыл о возвращении в свою комнату, а во-вторых, я даже и не мыслил, что кто-то может подумать, что я вернулся, чтобы притворяться. Хотя вообще-то план хорош.