окопов и бросаться навстречу противнику в штыки, вместо того чтобы спокойно расстреливать его на этих последних, самых трудных 200 м наступления. Этот перегиб имеет привкус положений очень старых реакционных французских или русских уставов, опровергнутых уже опытом войны 1870 г.

Известное мелководье японской тактики не должно являться основанием для поспешных отрицательных заключений, так как оно очень тесно связывается с большой оперативной целеустремленностью. Форсируя реку, японцы далеко выходят за пределы достижения тактического результата — преодоления крупного препятствия; они ведут эту операцию на широком фронте, ставя себе целью охват и окружение обороняющего реку противника.

Этой оперативной установке они обязаны громадным моральным и материальным успехом в бою под Тюренгеном, при переправе через большую реку Ялу в 1904 г.

При обороне реки на маневрах они также уделяют минимальное внимание отпору на самой реке и ставят себе широкую оперативную цель — атаковать всеми силами противника, когда он успеет только наполовину переправиться, и уничтожить его, сбрасывая в реку.

Понять сколько-нибудь правильно военное искусство японцев можно только в целом, учитывая одновременно и стратегию, и тактику.

Заключение

 Вера в оперативное искусство, которое создает положения, удваивающие боевую мощь своих войск и пытающиеся ставить противника, несмотря на его численность и технику, в худшее положение, лежит в основе японского военного мышления.

Поэтому вполне естественным явилось более чем сдержанное отношение японской военной мысли к опыту мировой войны, сильнейшим образом обделившему оперативное искусство в пользу воскрешенной им крупной тактики.

Тактическая работа главнокомандования на франко-германском фронте мировой войны опровергла в Европе определение тактики как искусства командиров в пределах не выше дивизии.

Но это отрицательное отношение японцев к выводам из мировой войны нельзя рассматривать как проявление чисто реакционных тенденций, в особенности после 1932 г., когда японцы на собственном опыте познакомились с трудностями наступления, когда противник располагает достаточным числом пулеметов.

Японцы предприняли заметные шаги для ликвидирования своей отсталости от европейцев: они полностью перешли в пехоте к групповой тактике, резко повысили количество пулеметов, уделили серьезное внимание навесному огню, который до того игнорировался ими, завели в пехоте гранатометные и батальонные гаубицы, ввели в состав дивизионной артиллерии дюжину легких гаубиц.

Но в основном вопросе о взаимоотношении оперативного искусства и тактики они сохранили собственную линию.

Действительно, может быть, ни одна буржуазная армия не имеет стольких предпосылок для построения оригинальной военной доктрины, как японская. Материальная база японской армии отличается рядом специфических особенностей. Вооруженные силы имеют свой характерный политический облик; флот и армия имеют особые пути развития, свой боевой опыт, свои трудности роста и готовятся действовать на утраченном уже в Европе просторе весьма своеобразного театра войны.

Под наносом переводных заимствований, оставшихся в японских уставах с того времени, когда японская армия находилась еще на школьной скамье и буквально копировала с европейских наставников, мы попытались отметить эту особую линию японской мысли, выливающуюся в ряд оперативных и тактических особенностей, находящихся в строгой логической связи друг с другом.

В настоящее время повсюду военное искусство стоит перед крупным поворотом, обусловленным дальнейшим развитием появившихся еще в мировую войну новинок техники. Новые тревожные вопросы встают и перед японской военной мыслью.

Но у нас еще нет оснований гадать о дальнейших путях развития военного искусства в Японии. Но можно полагать, что моторизации армии, тесно связывающейся с оперативным искусством, японская армия все же отдает предпочтение перед наращением артиллерийских масс, которое тянет в сторону укрупнения тактики.

Мы отбрасываем, как нелепую, постановку вопроса о том, хороша или плоха японская военная доктрина. Фактам отметок не ставят, а она является фактом, продиктованным жизнью, всеми предпосылками, определяющими развитие японской армии. И очень важно понять и осмыслить этот факт, что, пожалуй, затруднительно, если оставаться в рамках традиционного западноевропейского мышления и не переноситься в конкретные условия Дальнего Востока.

О различиях в понимании вопросов военного искусства Красной армией и японской мы здесь не говорим; эта заслуживающая полного внимания тема остается за пределами настоящей статьи.

Военная мысль. 1937. № 1. С. 141-165.

Отпор и оборона (Сдвиг в германской военной терминологии)

 Немецкая военная терминология начала складываться полтораста лет назад, когда стало остывать пристрастие к французским терминам, особенно культивировавшимся Фридрихом II.

За эти полтораста лет термин “оборона” всегда противопоставлялся термину “наступление”. Под обороной разумелись два акта — выжидание, отпор действиям противника и переход к положительным действиям, производство контратаки. В стратегии период выжидания мог растягиваться весьма различно, почему сопротивление могло получать различные виды — от обороны на границе до обороны, относимой вглубь государства. Но в тактике, при скоротечности боя, оборона всегда должна была иметь жесткий и решительный характер. Арьергардные действия, стремящиеся не к решению боя, а лишь к выигрышу времени, являлись в тактике неполноценной обороной, которую следовало по возможности избегать.

С этим жестким представлением о тактической обороне прусская армия успешно воевала в течение столетия, вплоть до 1917 г. И лишь в последнюю четверть мировой войны громадные потери, которые несла под жестоким огнем англичан во Фландрии германская пехота, плотно занимавшая передовые окопы, вынудили Людендорфа в октябре 1917 г. дать указания о создании “передового поля”. С этого момента, наряду с жестокой обороной, германская армия в постепенно возрастающей степени начала применять оборону гибкую, подвижную, связанную с уступкой территории противнику шаг за шагом. При этих отступательных действиях жестоко пострадал авторитет германского командования, и оно сохранило самые неприятные воспоминания о “гибкой” обороне.

Конечно, поражения германских войск в 1918 г. были обусловлены глубокими причинами политического и экономического порядка, а также и истощением людского материала. Но германские тактики отводят в числе их видное место “тактическому разврату”, внесенному в армию понятием о гибкой обороне. Раньше пехота или стойко удерживала позицию, или же, при успехе противника, уничтожалась и рассеивалась. Теперь же можно было встретить части, которые в бою пятились с одного рубежа на другой и находили себе оправдание в том, что они ведут гибкую оборону.