Шрифт:
Закладка:
Потом Кёртис положил руку на сердце. Другой же стал поднимать светящийся ярким синим цветом дробовик. Его свет лучами подкрадывался к ничего не понимающим мертвепризракам и пронзал грудные клетки. Тогда чудовища раскрывали широко рты, а их глаза загорались странным огнём. Пронзенные светом дробовика, они снова начали подходить к Кёртису, но уже не с целью напасть. Монстры встали в ряд рядом с ним и с гордостью выпрямились, повторяя движения Револа.
— И последнее, — продолжал Керт, преданно смотря на посветлевших броквеновцев. — Я люблю Броквен, слышите? Всей душой люблю. Люблю наши холма, леса, реки; каждую улицу с этими красивыми старыми домами и мраморными статуями. И вас люблю, всех! Потому что вы броквеновцы, черт подери, уроженцы этого необычного города! Я горжусь вами, неважно, монстры вы или люди! А ты…
Кёртис посмотрел прямо в глаза Отцу и резко выставил дробовик, прицеливаясь. Он коротко бросил:
— Не на того напал, нахальный самонадеянный мужик, — и выстрелил в Эрнесса.
На сей раз Отец не успел среагировать и хоть как-то увернуться. Один серебряный патрон на огромной скорости пронзил Вайталши в самое чувствительное место — светящуюся грудную клетку.
Теперь уже Эрнесс проехался по асфальту до ближнего фонаря. Свет улочного фонаря потух от резкого толчка, а от массивного тяжёлого тела поднялся грязно-серый дым, смешанный с клубами зелёной дымки. Растения тут же отпустили броквеновцев и ринулись к хозяину, что, держась обеими руками за грудь, злостно рычал, почти визжал. Серебро патрона жгло грудную клетку изнутри, она плавилась, точно металл. Плоть активно разъедало, стекали ручьи булькающего гноя…
— Ах ты, падаль итальянская! — выкрикивал потрёпанный Отец, кое-как поднимаясь. — Да я тебя в кислоте искупаю!
Эрнесс на секунду показался мне совсем не таким, каким мы видели его до этого момента. На шее пульсировали ярко-зелёные вены, точно яд бурлил внутри; плесени на его лице стало больше, она словно немного разрослась. Глаза подергивались в бешенстве. Вайталши брызгал вязкой слюной, отчаянно прикусывая длинный язык. А голос его на мгновение потерял былые мерзкие нотки лукавости и ехидства.
Кёртис же, трепля успокоившихся меровепризраков по головам, отходил потихоньку к ближайшей стене.
— Рычи, рычи… Надо уметь проигрывать, — он осторожно сел, и к нему сию секунду подскочили и горожане с повязками и всякими зеленками, и принялись тереться о него верно мертвепризраки. Они больше не видели в нем врага.
Мы с Эйданом стояли чуть поодаль и наблюдали, как броквеновцы всеми силами старались залечить рану Револа. Бирюзовая магия осела на нем, лаская грязное тело. А Отец все яростно топал ногами, под ними вырастали все новые зубастые цветы. Должно быть, ему просто необходимо было снова привести себя в порядок, поиздевавшись над кем-нибудь другим… Эрнесс казался вампиром, которому срочно требовалась энергия. Он поспешно повернулся в другую сторону и заулыбался вновь.
Там маленькой ярко-желтой звездочкой пролетела встревоженная Телагея…
Глава 24. «На чьей ты стороне?»
Особенная искренности еле плелась по полуразрушенной площади, сжимая в объятиях трясущегося Юнка. Она с ног до головы была испачкана в зелёно-чёрной жиже, что жирными ошмётками стекала с одежды и волос, впитывалась в бархатную кожу с многочисленными родинками-созвездиями. Эта субстанция потихоньку поглощала яркую дыру в грудной клетке, из-за чего казалось, что маленькая звездочка постепенно угасала… С круглого личика Телы исчез синий румянец и лучезарная улыбка, а в глазах заместо искорок сновали клубки дымки. Теперь она была похожа на замученного жизнью человека, тусклого, израненного и грязного, из которого высосали всю жизнерадостность. Марати хмуро оглядывала бесконечно убивающих мертвепризраков, поджимала губы от вида людей, яростно плачущих над свежими трупами. Чем дальше она продвигалась, тем больше ее пачкали кровью и истязали отвратительным говором чудовищ…
Вот один из Агентов — Питер Фонклич с повисшей гнойной кожей, которого Кёртис в Джайване полоснул ножом, сидел позади одной пухленькой дамы, приставив коготь к ее горлу. Поглаживая женский живот и вслушиваясь в хриплое испуганное дыхание, он раскатисто молвил, иногда проглатывая слова:
— Как тебе… новый я?… Теперь никуда… от тебя не уйду…
Затем мертвепризрак наклонился ближе к уху и… принялся отгрызать его!
— Давай же… — сквозь пронзительные крики продолжал монстр, — умри и все станет… возможно… Поглоти сок вечной жизни и…
Телагея видела, как быстро Портал Безрассудия извергал на новые души потоки мертвесилы. Она тут же разъедала синюю плоть, выворачивала кости, растягивала конечности. Слезы высыхали на щеках, заместо гримасы ужаса и муки появлялась широкая улыбка и животный огонь в глазах. Новоиспеченные призраки реагировали так на лужи крови под их ногами, на собственные мертвые тела и дома, затянутые зелёным туманом.
— Прекра-а-асно… — шептал один монстр. — Новый ми-и-ир… Так хорошо-о-о…
По сорняку спустился другой мертвепризрак, медленно кивая и облизывая толстым длинным языком кровь с асфальта.
— Это то, что нам нужно-о-о… — по порванному наряду времён девятнадцатого века и заколке, воткнутой в висок, я поняла, что это была та самая Сандра Д’Жармен… — Нужно спасти больше люде-е-ей от сме-е-ерти… От этой проклятой смерти-и-и, которой они все жду-у-ут, купаясь в сладкой лжи жизни-и-и!
Эти два чудовища ухмыльнулись друг другу, а затем, взглянув на прячущихся людей по ту сторону, оскалились в гневе, вставая на четвереньки.
Телагею забила дикая дрожь, она чуть не выронила Юнка из тонких рук. Глаза ее остекленели, из носа потекли сопли, а губы скатались от накативших слез и кома в горле. Она вновь встретилась с жестокой кровавой реальностью лицом к лицу, дыша с ней одним ядовитым воздухом и топчась на земле, где пять дней назад цвели пышные одуванчики… И, судя по потухающему отверстию на грудной клетке, в этот раз она напугала Телагею намного больше. Теперь отчаяние захватило ее, оно точно тьма постепенно забирало в свои тесные и липкие объятия, желая утопить в крови и жестокости. Она так и встала перед высокими устрашающими чудовищами, как вкопанная; судорожно всхлипывала, будто боялась сделать лишний вздох, и качала головой тихонечко.
— Что ж вы г-говорите… — звонкий голос Телы, что когда-то запевал веселые песни на бис, теперь охрип. Все визгливые и певучие нотки исчезли, словно их никогда не было. Это уже был голос не Телагеи Марати,
