свою очередь переадресовала вопрос самому танцовщику. «А что мальчик? Красив?» – полюбопытствовал Рудольф. И поскольку его насторожило безразличие ван Вурен, предложил, чтобы они оба пришли к нему в уборную: «если он мне понравится, тогда пускай и устраивают для меня прием».

21-летний Поттс, изучавший физику в техническом колледже Джорджии, оказался высоким, красивым и добродушно-веселым парнем с открытым лицом, крепкой челюстью, темно-каштановыми волосами и атлетическим сложением. Держался он легко и непринужденно. Правда, улыбаясь, он обнажал кривые нижние зубы, а тягучая речь выдавала в нем южанина. Поттс не выглядел ни женоподобным, ни слащавым; он обладал как раз тем мужественным обликом, который так привлекал Рудольфа. Нуреев оказался первым танцовщиком, с которым Поттс познакомился, и он его сразу же покорил. Как, впрочем, и Поттс Рудольфа. «Он был без ума от Уоллеса, а Уоллес – без ума от него», – вспоминал Джон Ланчбери. «Это была любовь с первого взгляда», – признал сам Поттс спустя двадцать четыре года. И, когда всего через три дня в Атланте Рудольф предложил Уоллесу и Келлеру сопровождать его в гастрольном туре, Поттс сразу же согласился.

В Голливуде они вместе загорали у бассейна в отеле «Рузвельт»; но почему-то у обоих был несчастный вид. Это не укрылось от цепкого взгляда Аштона. «Рудольф был чем-то обижен и обращался с Уоллесом не слишком хорошо, – рассказывал потом один из коллег. – Тогда Фред отвел Рудольфа в сторону и сказал ему: “Слушай, Рудольф, такие красивые мальчики, как этот, попадаются нечасто, а однажды даже ты станешь старым и безобразным. Так почему бы тебе не помириться с ним?”»

Они вместе отправились в Нерви, приморский курорт под Генуей, где Рудольфу предстояло танцевать в июле с Голландским национальным балетом. При первом знакомстве Уоллес показался Руди ван Данцигу «большим, дружелюбным и робким парнем», а Рудольф представил его со словами: «Он собирается снимать о моей работе фильм». После чего Нуреев тут же сообщил голландцу, как нечто совершенно обыденное и решенное, что будет танцевать в новом спектакле в Королевском балете и ван Данциг должен сочинить его хореографию. Для последнего это явилось нежданной новостью – Нуреев и не подумал проконсультироваться с ним перед заключением договора. «Рудольф считал [ван Данцига] очень талантливым, – вспоминала Лини Сеймур, его партнерша на фестивале в Нерви[233]. – Он был истинным голландцем со всеми качествами, присущими голландцам: замкнутым и в то же время открытым. Странная дихотомия!» Ни один танцовщик Королевского балета никогда не требовал, чтобы приглашенный хореограф ставил для него балет. Но Рудольф пожелал, чтобы лондонская публика увидела его в исключительно современном произведении, и Аштон согласился. Он хотел «встряхнуть» Королевский балет, признался ван Данцигу Рудольф и предложил хореографу использовать электронную музыку, которая еще никогда не звучала в «Ковент-Гардене». Поскольку это был первый крупный заказ ван Данцигу, Рудольф рассчитывал, что голландец не упустит такой шанс. Но тот колебался. «Это сильно расстроило его – то, что я засомневался, что не сразу ухватился за предложение. Такая реакция была типичной для Рудольфа».

Тем временем Поттс решил вернуться в Атланту. Он должен был закончить колледж и планировал записаться на кинокурсы в университете Южной Калифорнии. Требования Рудольфа оказались для него немыслимыми. «Он хочет, чтобы я путешествовал с ним повсюду, но мне нужно доучиться, а он, похоже, этого не понимает», – жаловался Поттс. И все-таки он уехал, что ван Данциг посчитал «достижением, учитывая силу воли Рудольфа».

Конечно же, Уоллес Поттс вернулся, а ван Данциг вскоре полетел в Лондон – создавать для Рудольфа балет.

Глава 23

Я хочу, ты должна

Каждый танцовщик ведет отчаянную, безнадежную, заранее обреченную на провал битву со временем, силой тяжести и более молодыми соперниками. Нуреев, быть может, первым отказался в это поверить. Этой теме и посвятил Руди ван Данциг свои «Нити времени» – первый полномасштабный балет, созданный специально для Нуреева и о Нурееве. Рудольф играл в нем Путешественника по жизни, сопровождаемого Смертью, и, по своему настоянию, находился на сцене все тридцать пять минут, пока длился балет. Заметив, что 31-летний Рудольф начал терять гибкость в прыжках и приземлениях, ван Данциг захотел отобразить борьбу танцовщика за сохранение власти над своим телом и мышцами. В не меньшей мере хореографа интриговал и другой вопрос: как великий танцовщик воспринимает неизбежное появление преемников? Ван Данциг проиллюстрировал это эпизодом ближе к середине балета: к танцующему соло Путешественнику присоединяются другие танцовщики – один за другим, до тех пор, пока не заполняют всю сцену; и все они исполняют те же самые па, что и Путешественник. По словам ван Данцига, Рудольф с трудом воспринял саму идею заката своей танцевальной и творческой активности. «Я боролся, чтобы сюда попасть, и не позволю другим стать лучше меня», – заявил он хореографу.

Во время репетиций жизнь неизбежно вторгалась в искусство. Рудольф сам попросил ван Данцига не задействовать дублера. И сам же продолжал соглашаться на ангажементы за рубежом, исчезая подчас на несколько дней. И ван Данциг решил, что без дублера не обойтись. Он обратился к Аштону, и тот предложил Энтони Доуэлла. Вернувшийся из очередной поездки Рудольф вряд ли обрадовался, обнаружив на своем месте более молодого танцовщика. Он воспринял это как намек на то, что ван Данциг утратил к нему доверие. Доуэлл смотрел на Рудольфа как на наставника, но у него уже тоже появилось немало поклонников благодаря дуэту с Сибли, считавшемуся вторым после дуэта Нуреева и Фонтейн. Чтобы выразить свое неудовольствие, Рудольф на репетиции танцевал «ужасающим образом», так что хореограф даже не смог понять, как выглядят его па. Ван Данциг назначил прогон целого балета и на глазах у всех танцовщиков вызвал на сцену Доуэлла. Однако вперед шагнул Рудольф.

«Разве вас зовут Энтони?» – осведомился хореограф. Труппа затаила дыхание, а Рудольф в гневе выскочил из репетиционного зала. Рассказывая об этом, Аштон хихикал. «Он наслаждался интригой», – подтвердил потом ван Данциг.

Его примирению с Нуреевым посодействовала Мод Гослинг. Ван Данциг остановился в ее доме, в «гостевой» квартире на первом этаже, которую часто занимал Рудольф. В тот же вечер Мод пригласила хореографа на ужин, не предупредив, что позвала на него и танцовщика. Атмосфера за ужином была скованной. Рудольф выглядел обиженным и уязвленным, а Мод «держалась вроде бы непринужденно, но вместе с тем несколько неуверенно, как будто постоянно терзалась вопросом, насколько неловко чувствуют себя по ее милости остальные…» Ван Данциг ушел рано, но Рудольф вскоре возник у его двери с предложением погулять в расположенном рядом Гайд-парке. Он ведь