Шрифт:
Закладка:
На крючок теперь попадались рыбы иных, неведомых Луану пород. Не все из них годились в пищу. У некоторых в брюхе обнаруживался песок – он, видимо, помогал им перетирать пищу, но чистить такую рыбу было сущей пыткой. У других мясо было настолько пронизано мелкими косточками, что его нельзя было разжевать, не обработав сначала огнем, чтобы размягчить. А от иных желудок путешественника сворачивался в болезненный комок, и ему приходилось изрыгать все проглоченное. От одной рыбы у Луана даже помутилось в голове, а руки и ноги временно отнялись. Когда он наконец-то очнулся, слабый и обезвоженный, то не мог сообразить, сколько минуло дней.
Луан дал себе зарок впредь быть осторожнее и тщательно зарисовывал всех рыб, размечая цветами их расцветку, а также записывал, каковы они на вкус и каковы последствия их употребления в пищу. Он сомневался, что эти записи когда-нибудь прочтут, но чувствовал, что обязан делать хоть что-нибудь полезное, чтобы не сойти с ума.
* * *
День за днем, неделя за неделей солнце становилось все ярче, жарче и безжалостней. От жесткой и соленой океанской воды Луан весь чесался, кожа покрывалась язвами и гноилась. Дожди прекратились, и теперь, чтобы умерить жажду, ему приходилось пить собственную мочу и высасывать влагу из плоти и внутренних органов пойманной рыбы.
Сколько дней прошло со времени последнего дождя? Как долго он уже дрейфует? Направляется ли по-прежнему на юг или течение повернуло к востоку? Пребывая в порожденном солнечным ударом бреду, Луан не мог уверенно ответить ни на один из этих вопросов. Ему уже не хватало энергии хотя бы выползти из-под своего укрытия под навесом, чтобы попробовать поймать рыбу и поддерживать чистоту. Он понимал, что должен сделать над собой усилие и бороться за жизнь, но просто не мог собраться с силами.
«Дайте мне умереть, – малодушно подумал он. – Просто дайте мне умереть».
Забавно. Он не сдался, когда буквально вся империя Ксана охотилась за ним; не побоялся ворваться бок о бок с герцогом Куни Гару и горсткой его людей в императорский дворец в Пане; не дрогнул, когда мощь Гегемона казалась неодолимой, а его господину, правившему одним только островом, предстояло бросить вызов всему остальному Дара. И вот теперь Луан Цзиа мечтает о покое смерти, ибо он слишком устал и измучен голодом и жаждой, чтобы продолжать элементарную борьбу за жизнь.
Он понял, какое мужество требуется от голодающих и бедных, чтобы просто существовать, выживать, терпеть превратности судьбы. Эти тихие подвиги не воспевают, но они служат основой цивилизации, куда более важной, чем все изречения мудрецов ано и красивые слова аристократов.
Луан провалился в забытье, полагая, что никогда уже не очнется.
* * *
Однако он очнулся. Путешественник уснул на краю плота, голова его частично свешивалась над морем. Он почувствовал, как что-то плавающее в воде тычется ему в лицо. Луан открыл глаза и попытался сфокусировать затуманенный взгляд. Кокосы.
Трясущимися руками он стал хватать их, пытаясь выудить из воды как можно больше, и складывать орехи в кучку на плоту. Распухший и твердый, словно камень, язык едва не удушил Луана, когда тот представил себе, как пьет освежающую, вкусную жидкость – кокосовое молоко.
Но потом бедняга понял, что ему нечем вскрыть орехи. Имевшийся при нем крохотный писчий нож из кости – фактически просто сувенир – еще кое-как годился для разделки рыбы, но против твердой скорлупы кокоса был совершенно бесполезен. Луан лихорадочно оглядывался в поисках гвоздя, молотка, мачете или хотя бы большого булыжника, прекрасно понимая, что в его распоряжении ничего из этого нет. В отчаянии он схватил кокос и принялся колотить им о бамбуковую раму плота, сознавая всю тщетность своих усилий. От спасительной влаги его отделяла скорлупа тоньше ладони, но в этот момент она казалась даже еще более непроницаемой, чем Стена Бурь.
Тогда Луан сдался и воззвал к богам о помощи. С тех пор как стал взрослым, он не имел привычки молиться, веря, что боги предпочитают как можно реже вмешиваться в дела смертных. Но теперь Луан просил помочь ему, послать хоть что-нибудь, чтобы спасти жизнь. Он обращался к мудрому Луто и грациозной Тутутике, к воинственному Фитовэо и сострадательному Руфидзо, к яростной Кане и решительной Рапе, к гордому Киджи и даже к непредсказуемому Тацзу – пусть уж бог с акульими зубами положит конец его существованию и прекратит тем самым пытку…
Но боги не отвечали, как Луан и предполагал. Их просто не было здесь, посреди пустынного океана за пределами Стены Бурь. Никогда еще никто из людей Дара не был так одинок.
Луан рухнул на край плота и взвыл: то был не крик печали, но нечто первобытное – зов, смешанный с тем первым звуком, который издает каждый из нас, приходя в мир из материнского чрева. Губы и язык у него так ссохлись, что Луан мог только нечленораздельно выть и стонать, не в силах произнести слова, в которых, впрочем, более не нуждался.
Не находись ученый в таком состоянии, он наверняка отметил бы, что эти звуки схожи с песней китов и крубенов.
Постепенно возгласы несчастного стали слабее, а потом и вовсе прекратились.
* * *
Плот едва не опрокинулся, когда море близ него вспучилось.
Луан открыл глаза, опечаленный тем, что он все еще жив и до сих пор мучается.
Огромный крубен, властелин морей, всплыл буквально в паре дюжин футов от плота. Гигант покачивался на волнах, как живой остров, и, даже пребывая в полумертвом состоянии, Луан Цзиа почувствовал благоговение перед этим величественным созданием.
Крубен запел, и в такт этому звуку в теле Луана завибрировали кости. Он поежился. Что намерен делать этот повелитель океана?
Плюх. Шлеп. Плюх.
Три существа поменьше вынырнули прямо у края плота, между путешественником и тушей крубена. Размером в длину не больше роста самого Луана Цзиа, забавные детеныши, миниатюрные версии великого крубена, с любопытством смотрели на человека, и серебристые чешуйки на их спинах блестели на ярком солнце. Пока Луан в изумлении взирал на крубенят, те один за другим выпустили каждый
