Правда, делает это отнюдь не по-английски (всё-таки он был французом!), а оставляет после себя некое «извинительное» письмо: «Я чувствую себя обязанным отказаться от работы, которую вы поручили мне с таким безграничным доверием. Всю ночь я терзал себя, но мне не пришла в голову ни одна мысль, которую стоило бы записать, которая была бы достойна нашего драматургического замысла. Я не решился сказать вам это, но мне нет больше смысла есть ваш хлеб. То, что мой разум оказался столь бесплодным, ввергает меня в отчаяние. Это был такой прекрасный и такой нежданный случай, и я жаждал избавиться от всех своих злоключений…»{389}

Бальзак расстроен. Подыскивать нового «негра» – понапрасну угробить уйму времени. Этот проходимец Лассальи и без того отнял целую неделю. Остаётся единственное: доделать то, что не смог доделать этот бесталанный недотёпа. И Оноре собственноручно заканчивает «Школу супружества» (первое название «Старшая продавщица»). Приходится, ибо директор театра «Ренессанс» уже пообещал задаток в шесть тысяч франков.

Но халтура – она и есть халтура: «Ренессанс» в категоричной форме отвергает то, что на выходе должно было обессмертить имя автора. Интрига в том, что «нет!» для Бальзака всегда как стартовый свисток. Категорическое «нет!» мгновенно мобилизует в его голове новые потоки возможностей. Эврика! Пусть катятся все куда подальше! «Все» – надо думать, директор «Ренессанса» и те, кто нашептал ему не брать прекрасную пьесу. Искать нового неумеху и начинать затевать что-то новенькое – это как утопиться. Он, Оноре, не настолько наивен, чтобы идти по скользкой тропинке. Уж лучше что-нибудь другое…

Наступать повторно на грабли – прерогатива глупцов. Чтобы чего-то достигнуть, следует избегать ловушек. Нет, он, Оноре, не будет ломать голову над сочинением новенькой пьесы; к чему выдумывать новых героев, когда есть испытанные в деле, скажем, Гобсек или Вотрен? Да-да, именно Вотрен, этот хладнокровный убийца, от описания которого, как рассказывал Бальзаку один из его знакомых, кровь в жилах стынет. Пусть этот Вотрен и станет персонажем его новой пьесы. Вотрен, дружище, выручай!..

И вот однажды Бальзак появляется в театре «Пор Сен-Мартен» и идёт прямо к его директору, мсье Арелю. Объяснив что к чему, Оноре убеждает того, что у него на выходе пьеса, главным персонажем которой является уже известный всему Парижу персонаж по имени Вотрен из «Отца Горио».

– Великолепно! – воскликнул Шарль-Жан Арель. – Вотрен – это беспроигрышный типаж! Он, несомненно, привлечёт любопытного зрителя…

– Вот и прекрасно, – оживился Бальзак. – Осталось только скрепить наши отношения, уважаемый мсье Арель, взаимовыгодным контрактом…

Известный хитрец Оноре оказался в «Пор Сен-Мартен» отнюдь не случайно. Незадолго до своего визита в театр один из его незримых «доносчиков» шепнул, что этот самый Арель очень нуждается в остросюжетной пьесе, которая собрала бы большое количество зрителей. Почему бы не поставить что-нибудь про Вотрена, догадался тогда Бальзак.

Предложение Бальзака задело мсье Ареля.

– Действительно, если Вотрен появится в пьесе, да ещё в исполнении Фредерика Леметра, то пьеса буквально взорвёт Париж!..

– Ну, а если она взорвёт театральный мир, – подлил масла в огонь Бальзак, – в таком случае, нам необходимо прямо сейчас же подписать договор…

Ничего удивительного, что директор театра вцепился в предложение Бальзака, как клещ в жертву. Как тонко заметил С. Цвейг, «наконец-то братски объединились две иллюзии: иллюзия драматурга и иллюзия театрального директора. Договор подписан, и каждый из золотоискателей подсчитывает в уме грядущие несметные барыши»{390}.

Впрочем, не оставался в накладе и Бальзак, вытребовавший у директора обязательство немедленно приступить к обработке оговорённого «Вотрена».

Сцена – это деньги. Если призадуматься – огромные деньжищи! И Бальзак переезжает… к Бюиссону – портному, проживавшему на рю Ришелье, над кафе «Фраскати», в двух шагах от театра Ареля. Это очень удобно: Оноре частенько присутствует в театре, знакомится с актёрами, просматривает реквизит, даёт многочисленные советы; заодно заглядывает к знакомым журналистам, рассказывая им о будущем «театральном шедевре». И он даже заказывает в театральной кассе «бронь» для самых-самых.

Он многое сделал, этот неутомимый трудяга-муравей, впопыхах не успев главного: написать пьесу.

– Рукопись! – потребовал однажды мсье Арель. – Я что-то никак не могу ознакомиться с сюжетом. То одно, то другое, знаете ли… Итак, рукопись, где она?

– Э-э… последние штрихи – они всегда самые важные и ответственные, – быстро нашёлся Бальзак. – Эти доработки отнимают столько времени…

– Нет, так дело не пойдёт, мсье де Бальзак, – посуровел Арель. – Вы, любезный, надеюсь, не собираетесь сорвать мне спектакль?

– Что вы, господин Арель?! – невозмутимо ответил Оноре. – И мысли такой не было…

– Что-то я начинаю сомневаться в искренности ваших слов, – продолжил директор. – Давайте так: двадцать четыре часа. У вас двадцать четыре часа, и мы начинаем репетицию. Надеюсь, мсье де Бальзак, вы не подведёте?

– Никоим образом, – заверил директора Оноре, ничуть не смутившись. – Через сутки вы, господин Арель, будете держать в руках текст пьесы.

– Хотелось бы, – раскланялся с писателем мсье Арель.

После разговора с директором театра Бальзак занервничал. И было отчего: пьесы, о которой шла речь, не было и в помине. Ни начала, ни конца, ни даже кульминации. Ни-че-го. Разве что некий замысел в голове «драматурга» что-там про своего героя Вотрена. И это при том, что он обещал директору целых пять актов! Лучше бы вообще ничего не обещал. И что теперь делать?

Друзья! Ну конечно, верные друзья, которые, вне всякого сомнения, смогут выручить в трудную минуту. Что из этого вышло, прекрасно описал Теофиль Готье, первый протянувший руку товарищу:

«Однажды Бальзак настоятельной запиской потребовал, чтобы я немедленно явился на улицу Ришелье, 104, где он снимал квартиру в доме портного Бюиссона. Я нашел Бальзака закутанным в его монашескую рясу и топающего ногой от нетерпения по сине-белому ковру в кокетливой мансарде… – Наконец-то, Тео! – вскричал он, завидев меня. – Лентяй, тихоход, соня, увалень, поторапливайтесь; вам следовало быть здесь уже час тому назад. Завтра я читаю Арелю большую драму в пяти действиях. – И вы желаете знать мое мнение? – отвечал я, устраиваясь в кресле как человек, который собирается долго слушать. По моей позе Бальзак угадал мою мысль и с самым простодушным видом возразил: – Драма не написана. – Черт возьми! – воскликнул я. – Значит, придется отложить читку месяца на полтора. – Нет, мы быстренько сколотим эту драмораму, чтобы получить деньги. В настоящее время я прочно сижу на мели. – До завтра это сделать невозможно, времени не хватит даже на переписку. – Я вот что придумал. Вы сделаете один акт, Урлиак – другой, Лоран-Жан – третий, де Беллуа – четвертый, я – пятый, и в полдень, как уговорено, я прочитаю пьесу.