наших участников переговоров, я сказал, что могу предложить нашему правительству компромисс в отношении времени урегулирования законодательным путём, которое он считал слишком долгим. Есть техническая возможность провести всё в более короткое время. Относительно нашей готовности к равному разделу акций и к присоединению электростанции к комбинату Вышинский уже слышал от финских участников переговоров, на что я добавил, что это были большие уступки с нашей стороны, и они могут составить основу серьёзного посреднического предложения. Вышинский продолжал настаивать на равном количестве членов правления в компании. Обосновывая эту точку зрения, он заявил, что Советский Союз – великая держава, а Финляндия – небольшое государство, и престиж Советского Союза требует равноправия. Я заметил, что такие большие государства, как, например, Англия, рассматривают подобные вещи по-другому, но это на Вышинского не подействовало. Сказал, что для достижения договорённости могу предложить своему правительству равное распределение мест в правлении и право русских на назначение пятой части персонала, но это должно быть оговорено в отдельном соглашении. Но Вышинский, в свою очередь, должен будет предложить своему правительству дать согласие на назначение финна исполнительным директором.

Вышинский ответил, что его правительство уже «решило», что исполнительным директором будет советский представитель, и оно будет настаивать, чтобы «был некий баланс в руководстве». По этому поводу состоялся продолжительный разговор. На стороне Финляндии были все преимущества, говорил Вышинский: территория, машинный парк, государственная власть и т.д. Советский Союз – великая держава, и она не хочет быть лишь инвестором, «представитель которой будет присутствовать только на праздничных мероприятиях»; он должен участвовать в организации производства. Англичанам финны отдали все акции компании «Петсамон Никкели» и предоставили в их распоряжение весь комбинат. Я ответил: англичане действовали через финскую компанию, в правлении которой были два финна и лишь один англичанин, и все дела шли через финнов.

– Вышинский: Это англичане умеют – собирать плоды чужими руками.

Пост директора-распорядителя, от которого зависел весь проект, был важнейшим пунктом в переговорах. Я настаивал на своём и подчёркивал, что компромисс возможен лишь при условии, что директором-распорядителем будет финн.

– Я (полушутливо): Место исполнительного директора слишком малая проблема, чтобы начинать против нас войну.

– Вышинский: Между нами уже идёт торговая война.

В заключение беседы, проходившей в дружественном духе, я сказал, что сообщу своему правительству о поставленных вопросах и по получении передам его ответ.

Когда Вышинский заверял, что у Советского Союза нет агрессивных намерений в отношении Финляндии, то я считаю, что это так и есть, если речь идёт о никелевых рудниках в Петсамо. Но его утверждение, что у СССР имеются только экономические интересы в этом регионе, не соответствует действительности. Несомненно, как я говорил раньше, у Советского Союза имеются политические расчёты. Если бы речь шла только об экономике, то Кремль не выступал бы столь упорно и настойчиво против наших предложений. Вопрос зашёл так далеко, что уже затрагивал авторитет великой державы. А это было серьёзно для нас.

Докладывая об этой беседе в Хельсинки, я предложил следующий компромисс по открытым вопросам: акции делятся поровну, относительно электростанции, равного количества членов правления и чередования председателя принимаются советские предложения, а время принятия закона сокращается. «Можно было бы также согласиться с их требованием на пятую часть инженеров, мастеров и персонала, поскольку речь идёт о большом количестве работников, и нам надо будет всё организовать так, чтобы четверо финнов могли отстоять свою позицию против одного русского. Для этого стоит подготовить отдельное соглашение, на что указывал Вышинский. Несмотря на твёрдую позицию Вышинского относительно исполнительного директора, не считаю невозможным, что они уступят. […] Если удастся добиться соглашения на этой основе, то буду считать его наилучшим возможным на сегодняшний день», – писал я в Хельсинки. В другой телеграмме: «Общая точка зрения: если Германия нам не поможет, то нам придётся идти на уступки в проблеме никеля, которая, как я писал раньше, не является для нас вопросом жизни».

Вполне возможно, что русские уступили бы, и на основе моего предложения мы бы пришли к согласию. На это указывает тот факт, что русский председатель совместного комитета, который ещё раньше заявил, что работа комитета останавливается, 15 февраля неожиданно объявил о заседании, где предложил решить все вопросы, кроме председателя, на той основе, которую я в беседе с Вышинским обещал предложить своему правительству. К этому моменту я ещё не успел дать ответ Вышинскому, поскольку не получил инструкций от правительства.

Правительство, однако, не одобрило мои посреднические предложения. Позднее я узнал, что в Хельсинки, в том числе в германских кругах, сочли, что в беседе с Вышинским я проявил излишнюю уступчивость.

Вместо точного ответа, которого требовал Вышинский, правительство поручало мне продолжать выяснение общих вопросов, о которых у нас как в прошлой беседе, так и неоднократно ранее шёл разговор. Я заметил, что всё дело разваливается. Пошёл к Вышинскому. В беседе, которая была самой печальной за всё время моего пребывания в Москве, я сказал, что мне поручено сообщить, что правительство считает естественным, если руководство совместным обществом и всем предприятием будет у нас. О деталях организации общества и всего предприятия было бы целесообразно вести переговоры в совместном комитете. Услышав моё сообщение, Вышинский принял грозный вид. Он констатировал, что мой ответ – негативный. Советский Союз – большая держава, и она заинтересована в разработках никеля в Петсамо. Он не будет повторять того, что говорил ранее. Советские предложения – безусловные, и русские от них не отказывались. Он сообщит о моём ответе своему правительству, и оснований для работы совместного комитета больше нет. Больше ничего сделать нельзя. Пусть дело идёт само по себе со всеми последствиями. Цель ответа финского правительства – затянуть вопрос. Я попытался опровергнуть его слова, сославшись на то, что совместный комитет может обсуждать все вопросы. Вышинский ответил, что он поставил ряд конкретных вопросов, но я не дал на них ответа, а сообщил, что они будут обсуждаться в совместном комитете. Этот комитет технический по своему характеру, а вопросы, по которым существуют разногласия, политические, и их следует решать по дипломатическим каналам, тем более, что в комитете по ним не было согласия. Советское правительство, по моему предложению, подняло эти дипломатически-политические вопросы. Теперь, когда на них не поступило ясного ответа, он, Вышинский, считает это оскорблением и выражает протест. Мои разъяснения ничего не дали. Вышинский грубо закончил беседу, он был более сердит, чем когда-либо ранее.

На позицию нашего правительства повлияли представители другой великой державы, заинтересованной в нашем деле, – Германии. Им, похоже, удалось создать у нашего внешнеполитического руководства представление, что Советский Союз