В конце XVIII в. многие голландские эксперты были убеждены, что относительное отсутствие контактов между наукой и промышленностью в Нидерландах действительно представляет собой серьезную проблему. Химия была, по их мнению, особенно ярким примером. В 1784 г. Provinciaal Utrechts Genootschap, например, предложило награду за лучший трактат о том, почему химию больше ценили и более широко практиковали «наши соседи», чем сами голландцы. Как обладатель золотой медали Бодевин Тибол из Гронингена, так и авторы второго лучшего исследования Теодор Шонк и Петирус Кастелейн из Амстердама – все аптекари по профессии – подчеркивали, что отсутствие статуса и практического применения химии в Соединенных провинциях вызывает сожаление не только из-за того, что знание химии важно в деле приготовления лекарств, но и ввиду ее полезности в промышленном производстве. Такие отрасли, как окраска тканей, производство анилиновых красителей, ситценабивное дело, керамика, производство стекла и солеварение невозможно довести до совершенства без химической науки[1838]. В 1796 г. Шонк и его коллега-аптекарь Антони Лаверенбург подготовили для муниципального совета Амстердама рекомендации по созданию спонсируемой городом химической лаборатории, в которых еще раз подчеркнули незаменимость химии для промышленности. «Это неоспоримая истина, что фактически ни одна фабрика или отрасль не может быть полезна и приносить прибыль, если ими управлять без надлежащего знания химии, – писали они и делали вывод, – именно по этой причине во всех странах, где химия широко применяется, фабрики и отрасли процветают, а там, где химия обычно игнорируется или не используется, – о процветании речи нет»[1839].

Процесс создания знаний и его ограничения

В XVIII в. в Нидерландах технологическое обучение – на тот момент – достигло своего предела. По мере снижения темпов внедрения новых продуктов и технологий возможности обучения в процессе использования и обучения в процессе работы в целом сокращались, соответственно, снижался потенциал дальнейшей специализации. Третий путь технологического обучения, а именно формальное обучение, не обнаруживал значительного прогресса. После 1700 г. формальное обучение во многих секторах голландской экономики развивалось не настолько результативно, чтобы можно было сохранить такие же высокие темпы внедрения инноваций, как в предыдущем периоде. Плодотворные в прошлом способы создания знаний приносили все меньше и меньше отдачи.

Важным исключением оказались морские и гидравлические технологии – область, в которой формальное обучение развивалось значительно активнее в XVIII в., чем раньше. Вслед за навигационными технологиями, которые начали развиваться еще до 1700 г., в других «водных» отраслях – кораблестроении, управлении реками, возведении дамб, строительстве мельниц, разработке плотин и паровых механизмов – взаимодействие между «пропозициональным» и «прескриптивным» знанием усиливалось. Кроме того, в создании знаний широкое распространение получили формальная процедура оценки, испытаний и обратной связи. Нет никаких сомнений в том, что в XVIII в. в Голландской республике нововведения в этих сферах деятельности были, по крайней мере частично, основаны на молчаливом знании, которое за эти годы выросло благодаря обучению в процессе использования и обучению в процессе работы, но подробно останавливаться на этом конкретном вопросе не имеет смысла, поскольку ничего нового или неожиданного в этом нет[1840]. Новым было растущее значение другого источника знания, а именно знания, «классифицировавшие и описывавшие природные явления и закономерности», что Мокир определил как «пропозициональное знание». В XVIII в. инновации в связанных с водой технологиях больше, чем раньше, разрабатывались на основе систематических наблюдений и описаний природных явлений и закономерностей, которые были зафиксированы и переданы в явной воспроизводимой форме – в словах, артефактах и визуальных представлениях. Эти систематические наблюдения и описания частично заимствованы из мира академического обучения.

Начиная с 1720-х гг. в Голландской республике все больше судовладельцев, особенно в районе Роттердама, стали использовать в судостроении общие принципы, основанные на систематических наблюдениях за природными явлениями и закономерностями, а в определенной степени и на экспериментах. Именно это и было предметом дискуссии об оптимальных методах кораблестроения, возникшей в начале 1750-х гг. между династией кораблестроителей Звейндрехт cum suis[1841] и принципиальным сторонником английского и французского методов проектирования кораблей адмиралом Корнелисом Шрайвером. В ответ на обвинения Шрайвера в некомпетентности и отсталости сторонники ван Звейндрехтов утверждали, что теория кораблестроения им известна. Они серьезно размышляли о теоретических принципах своего дела и были далеки от того, чтобы руководствоваться неточными общими правилами, почерпнутыми из практики. Эксперименты Питера ван Звейндрехта с масштабными моделями кораблей, которые буксировали в наполненных водой резервуарах, были основаны на понимании гидростатики. Он ознакомился с недавно опубликованной Дюмалем дю Монсо книгой Elements de l’architecture navale (1752) еще до того, как ее достоинства стал громко превозносить Шрайвер[1842]. Таким образом, ван Звейндрехт cum suis самостоятельно и независимо установили связь между двумя наборами знаний, но не так, как это было в «английской» и «французской» моделях, которые упорно предпочитал Шрайвер.

Если обратиться к гидравлике, эффект расширенного обмена между «пропозициональным» и «прескриптивным» знанием прекрасно проявился в работе по управлению реками экспертов-практиков Николаса Крукиуса и Корнелиса Вельсена. Комплексный количественный и весьма систематизированный подход Крукиуса к проблемам регулирования русла рек (и другим вопросам гидравлики) сформировался под серьезным влиянием трех ученых – Германа Бургаве, путеводной звезды европейской медицины первой половины XVIII в., Виллема Якоба С’Гравесанде, который вскоре после прихода на кафедру математики и астрономии в Лейдене стал главным поборником ньютоновской науки на континенте, и итальянского инженера и основателя Института искусств и наук в Болонье Луиджи Фернандо Марсильи, который уже долгое время переписывался с Бургаве, а в 1722 – 1723 гг. жил в Голландии. Со всеми троими он познакомился благодаря своим отношениям с Лейденом. Именно Марсильи был основным источником вдохновения для Крукиуса, когда тот в 1730 г. придумал для речных карт кривые равных глубин, которые со временем стали нормой для картографии Голландской республики[1843]. Кроме того, опубликованная в 1749 г. грандиозная работа Корнелиса Вельсена по управлению реками Rivierkundige verhandeling, не только содержала обширные сведения, полученные из практического опыта борьбы с проблемами голландских рек, но и отражала подробное знакомство автора с общими публикациями по гидродинамике, такими как Traite des mouvements des eaux Эдме Мариотта и с ньютоновской наукой в изложении С’Гравесанде и его коллеги Петруса Мушенбрука[1844].

Во второй половине XVIII в. обмен информацией между двумя комплексами знаний в области управления реками значительно упростился, так как благодаря возникновению новых обществ – Hollandsche Maatschappij в Харлеме и Bataafsch Genootschap в Роттердаме – появились новые каналы коммуникаций. Членами этих обществ были не только представители научных кругов, ученые-любители и покровители из политической элиты, но и выдающиеся и перспективные эксперты в различных областях техники: после 1750 г. в области гидравлических технологий это были