лондонских публичных садах – Кенсингтонском и Риджентс-парке – на тот момент не было установлено ни одного памятника. В России еще в 1824 году в общественном саду Петрозаводска появился бюст Петра Великого[1612], но он просто обозначал место, где некогда находился путевой дворец.

В той же логике мыслит популярное краеведение, часто объясняющее размещение памятника Крылову в Летнем саду тем, что баснописец, дескать, любил там прогуливаться. Действительно, в жизни Крылова и особенно в ее фарсовой версии кое-что было связано с этим пространством. В первой половине 1790‑х годов он жил в первом этаже дома окнами на сад и много лет спустя шокировал собеседников, рассказывая, как гулявшие там дамы жаловались в полицию на то, что он не совсем одетым расхаживает по комнатам при открытых окнах, играя на скрипке. Позднее, в 1810‑х годах, Крылов сделал Летний сад местом действия одного из самых брутальных эпизодов своей устной «хвостовианы» – рассказа о том, как он, повстречавшись с незадачливым поэтом на прогулке, выпросил у того печатный листок с его новым произведением, чтобы им подтереться. В действительности, посещая этот светский променад, баснописец держал себя, разумеется, вполне благопристойно; уже в начале 1820‑х годов он пользовался там повышенным вниманием детей, пожиная таким образом плоды своей растущей славы. Весьма возможно, что во второй половине 1820‑х – 1830‑х годах он бывал и в Летнем дворце, верхний этаж которого был предоставлен в качестве казенной дачи его приятелю министру финансов Канкрину (тоже любителю на досуге поиграть на скрипке). Как бы то ни было, для Крылова Летний сад не был каким-то особо значимым местом. Объяснение тому, что он был выбран в качестве локации для памятника, следует искать в символической политике Николая I.

Летний сад был задуман его создателем императором Петром как аллегорический текст, вводящий своих посетителей в мир европейской культуры. Он призван был являть собой образ идеальной – цветущей, упорядоченной, благоустроенной – России, усвоившей и нравы, и мудрость Европы. Важное место в нем занимал Лабиринт эзоповых басен с золочеными статуями баснописца и его персонажей. Вся остальная парковая скульптура – статуи и бюсты античных богов, аллегорические фигуры, изображения великих философов и правителей прошлого – тоже носила программный характер[1613]. Однако в таком виде сад просуществовал лишь несколько десятилетий. В 1777 году стихия уничтожила Лабиринт, обдуманный порядок расстановки скульптур в аллеях и боскетах с годами был нарушен, и к середине XIX века первоначальный замысел сохранялся только в памяти немногих знатоков истории города.

Своим возрождением и новой концептуализацией Летний сад был обязан Николаю I. Еще в первые годы его царствования были ликвидированы разрушения, причиненные в 1824 году очередным крупным наводнением. По периметру сада устроено «шоссе» для верховых прогулок, с южной стороны сооружена новая чугунная ограда (1826–1829, архитектор Л. И. Шарлемань), выстроены два павильона – Кофейный домик (1826, К. И. Росси) и Чайный домик (1827, Шарлемань), где для публики работали кондитерские и играла музыка. Так еще недавно запущенный Летний сад превратился в образцовый городской парк. А в 1839 году возле Карпиева пруда была установлена огромная порфировая ваза – подарок короля Швеции. Размещение ее именно в Летнем саду, то есть в месте, маркированном памятью о Петре, было неслучайно. Дар уже не враждебной, а дружественной Швеции символически завершал тему Северной войны, перекликаясь со скульптурной аллегорией Ништадтского мира, расположенной в противоположном конце сада.

Но главной его достопримечательностью оставался Летний дворец Петра I. Еще в 1818 году Вяземский в отрывке «Петербург» восклицал:

Полтавская рука сей разводила сад!

Но что в тени его мой привлекает взгляд?

Вот скромный дом, ковчег воспоминаний славных!

Свидетель он надежд и замыслов державных!

Здесь мыслил Петр об нас: Россия! Здесь твой храм![1614]

Несмотря на переделку интерьеров, комнаты первого этажа рассматривались как мемориальные, и в них допускалась публика, а в начале 1840‑х годов там стали целенаправленно формировать экспозицию из подлинных петровских вещей. Петр оставался для Летнего сада genius loci, но теперь сад получил новую программу: в нем выражалась идея преемственности от Петра-зачинателя к Николаю-завершителю великого дела – созидания мощной европейской России.

Фешенебельная публика, «весь beau monde», по выражению фельетониста «Северной пчелы», во главе с самим императором и членами его семьи гуляла там только весной и в начале лета до разъезда на дачи[1615], но вход в сад был открыт «всем порядочно одетым людям», включая петербургское мещанство и купечество. Последнее ежегодно на Троицу и в Духов день устраивало там колоритные гуляния. Публика Летнего сада являла собой идеальный образ населения России – богатого, благополучного, образованного или по меньшей мере грамотного, вестернизированного, но при этом сохраняющего национальное своеобразие.

Счастливое будущее империи олицетворяли дети, которые со своими дядьками и гувернантками составляли значительную долю гуляющих. Специально для них в боскетах, за живыми изгородями были устроены площадки для игр[1616].

В николаевские времена Летний сад представлял собой едва ли не самую семантически и символически насыщенную локацию города, живую иллюстрацию к максиме, приписываемой А. Х. Бенкендорфу: «Le passé de la Russie a été admirable; son présent est plus que magnifique; quant à son avenir il est au delà de tout ce que l’imagination la plus hardie se peut figurer»[1617]. В этом царстве установленной и охраняемой государством гармонии был уместен именно памятник общенациональному наставнику – «дедушке Крылову».

Так культ Крылова встраивался в большой политический миф о России, и с ним в этот миф на равных со Славой и Процветанием – двумя измерениями успешности государства XVIII столетия – входила Культура как новая мера национального успеха, рожденная эпохой романтизма.

Выбрать в этом символическом пространстве конкретное место для памятника Крылову оказалось непросто[1618]. Сначала Николай остановился на площадке перед парковым фасадом Кофейного домика, прямо на пересечении двух крупных аллей. Соответствующее распоряжение он дал 29 декабря 1849 года, но точка была выбрана явно неудачно, и в июне 1853‑го последовало уточнение: ставить памятник ближе к зданию, «чтобы вокруг статуи был свободный проезд для прогуливающихся верхом»[1619].

Ил. 113. Площадка перед Кофейным домиком в Летнем саду. Гравюра К. К. Шульца по рис. И. Я. Мейера. 1850.

Работа над монументом была завершена в начале апреля 1854 года, и 20 мая император разрешил приступить к установке, однако вмешались события исторического масштаба. Война, получившая название Восточной, или Крымской, с переменным успехом шла