уже второй год, но тут плохие новости посыпались как из рога изобилия: отступление от Силистрии и из Дунайских княжеств, бомбардировка французскими кораблями Соловецкого монастыря, взятие британцами русской крепости Бомарсунд на Аландских островах… К тому же в Петербурге холера, пик эпидемии пришелся на июнь. А в августе воле императора неожиданно воспротивился Клодт. Он предложил другое место – в боскете, известном как Французский партер, «на круглой площадке, где обыкновенно играют дети», вместо стоявшей там статуи Дианы. Но Николаю было уже не до монументов в Летнем саду. Его царствование вступало в трагический эндшпиль, и англо-французская эскадра стояла в Финском заливе, в 15 верстах от Петергофа. На просьбу принять окончательное решение он лишь раздраженно ответил, чтобы памятник ставили на одном из двух мест[1620].

Последнее слово осталось за скульптором. Он выбрал площадку в боскете, что царь и утвердил 15 августа 1854 года[1621]. В то время, говоря словами одного из первых исследователей города И. И. Пушкарева, это была

площадка подле главной аллеи, скрытая от взоров гуляющих густым шпалером акаций. Она назначена для игр и забав детей, собирающихся сюда во множестве; для этого на ней насыпано столько песка, что дети могут бегать, резвиться и даже падать без всякой опасности[1622].

Другой бытописатель Петербурга А. П. Башуцкий добавляет, что там «стояла прежде на розовом мраморном пьедестале белая мраморная статуя с рожками на голове, изображающая Луну»[1623]. По иронии судьбы, переносом Луны-Дианы из боскета будет руководить Теребенев[1624].

Впрочем, несмотря на распоряжение Николая «о безотлагательном допущении барона Клодта к производству работ»[1625], до установки памятника дело так и не дошло. В ходе войны произошел очередной драматический поворот: в первых числах сентября 1854 года союзники высадились в Крыму и взяли в осаду Севастополь.

Николая I не стало 18 февраля 1855 года, и столица на полгода погрузилась в траур. Тем не менее с наступлением строительного сезона к проекту вернулись – теперь уже с санкции нового императора. Дело было за Министерством двора, в ведении которого находился Летний сад. Наконец 16 мая обер-гофмаршал граф А. П. Шувалов отрапортовал министру, что 12‑го «бюст» баснописца Крылова был водружен на постамент[1626].

Последним по времени установки скульптурным монументом в столице был парный памятник Кутузову и Барклаю де Толли, открытый в 1837 году. Таким образом, к 1855 году выросло уже целое поколение петербуржцев, никогда не видевших открытия подобного объекта.

Казалось бы, всё – и редкость самого события, и необычный выбор места, назначенного самим государем, и слава Крылова, и художественные достоинства работы Клодта – клонилось к тому, что открытие этого памятника станет весьма ярким событием. Вспомним аналогичные церемонии в провинции с их молебнами и панихидами, шествиями чиновников, духовенства и гимназистов, освящением памятника, речами и торжественными обедами. Однако обстановка весны 1855 года в Петербурге не благоприятствовала празднествам. Город продолжал жить в режиме официального траура. Петербуржцы храбрились, но в виду Кронштадта опять стояла британская эскадра, а из Крыма приходили вести о многодневных бомбардировках Севастополя. В тот самый день, когда памятник Крылову установили в Летнем саду, флот союзников занял Керчь и проник в Азовское море. И холера снова посетила Петербург. Эпидемия была слабее, чем в прошлом году, но тоже накладывала неизбежный отпечаток на общественную жизнь столицы.

Как следствие, никакого открытия не было вовсе. Событие, которое в свое время замышлялось как историческое, совершилось тихо и незаметно, словно рутинные работы по благоустройству сада.

Члены Крыловского комитета осмотрели готовый монумент через день – 14 мая. На этом их миссия была завершена, оставалось лишь произвести расчет со скульптором и распорядиться остатком собранных средств в сумме 2462 рубля 91 ¾ копейки серебром. 30 мая они приняли решение передать эти деньги «в пользу раненых и семейств убитых в Крыму в настоящую войну».

В настоящее время, – говорилось в записке от имени Комитета, поданной императору министром народного просвещения Авраамом Норовым, – <…> всякий русский сочувствует страданиям многочисленных жертв Отечественной войны и, конечно, теплая душа Крылова была бы проникнута тем же чувством[1627].

Так крыловский памятник оказался включен в военный контекст – единственный имевший тогда значение[1628].

Высочайшее повеление о передаче денег последовало 23 июня[1629], и в тот же день Александр II пожаловал Клодту орден св. Анны 2‑й степени «в изъявление благоволения нашего к отличному искусству и таланту вашему, вновь доказанным вами при сооружении в Санкт-Петербурге памятника баснописцу Крылову»[1630]. Никакого интереса к самому монументу император не проявил.

И наконец, 4 июля 1855 года Крыловский комитет собрался на последнее заседание и принял решение о своем роспуске.

6

Первые отклики. – Забытый Уваров. – Стихотворение Бенедиктова и книжка «для простонародия»

Появление в городе нового памятника было замечено не сразу. Только 15 мая, на третий день после его установки, воскресный фельетон «Санкт-Петербургских ведомостей» как бы между прочим упомянул об этом:

Если вы не были в Летнем саду уже несколько дней, то советуем вам съездить туда и посмотреть на пьедестал, барельефы и памятник И. А. Крылову, которые поставлены уже на место. Памятник поставлен в четверг вечером. <…> Толпы веселых детей сбегаются уже посмотреть на своих знакомых зверков и радостно рассказывают вслух ту или другую басню. <…> Мы как-то недавно рассказывали вам, что прежде были выставлены в Летнем саду изображения из басен Эзопа; теперь место Эзопа займет общий наш дедушка Крылов[1631].

Фигура баснописца не привлекла внимания журналиста; он только констатировал, что «лицо очень похоже», и занялся описанием анималистических композиций пьедестала.

15 мая город праздновал Троицу, 16-го – Духов день, и в Летний сад, как обычно, устремились толпы гуляющих. Это и была настоящая «премьера» памятника Крылову.

«Северная пчела» сообщила о новинке только 17 мая. В разделе городской хроники было коротко отмечено, что «весь памятник больших размеров, поражает своею красотою и теперь постоянно привлекает к себе любопытствующих»[1632]. А 19‑го в еженедельном фельетоне высказался сам Булгарин. Это был не столько репортаж, сколько победный клич:

За тридцать с лишком лет перед сим <…> я <…> уважая вполне заслуги И. И. Дмитриева, отдал преимущество И. А. Крылову и сказал, что у Крылова и медведь, и петух Русские. <…> И теперь повторяю это. И. А. Крылов не только первый русский писатель, но в литературном мире стоит рядом с Езопом, Пильпаем,