Правда, покамест царь Авир увяз на востоке. Он лишь недавно освободил свою страну из-под власти Вавилона и пребывал в страхе, что великий царь Вавилонский двинет на него свое войско, потому был вынужден держать свои силы наготове и еще многие годы не мог бы ничего предпринять против Иеффая. Но когда он сможет вновь свободно распоряжаться своим войском и колесницами, он наверняка выступит против Иеффая с силами, намного превосходящими его собственные.

Тревожные мысли не давали Иеффаю покоя. И он заговорил об этом с Паром. Без мощной поддержки Ягве, считал он, они пропали. А разве Ягве не обитает далеко на юге, на горе Синай, и разве его власть простиралась сюда, до реки Иармук? А васанский Ваал пребывает поблизости, на горе Хермон, так что в любое время успел бы на подмогу царю Авиру. Но ведь и Ваал тоже могущественный бог, такой же огненный бог, как Ягве, не говоря уж о том, что в его распоряжении неисчислимое множество боевых колесниц – их у него более сотни, а то и двести.

Пар отчитал его за слабость веры. Ведь когда израильтяне вторглись в земли амореев, те тоже были в десять раз сильнее, а у израильтян не было ничего, кроме жалких луков и пик. Но Ягве пришел к ним на помощь, он выдул огненный смерч из своих ноздрей и обратил в пепел богатырей амореев вместе с царем Огом, лошадьми и колесницами, и израильтяне захватили все шестьдесят городов Васана и Сóвы, все земли вплоть до Дамаска.

Это все верно, ответил Иеффай, тогда Ягве и вправду прибыл сюда с Синая на туче и разметал громом и молнией наших врагов. Но с той поры он ни разу не показывался здесь, на севере, и допустил, что амореи вновь отвоевали большую часть своих земель. Ягве – бог капризный и своенравный, и весьма сомнительно, чтобы он пришел на помощь ему, Иеффаю, когда царь Авир пойдет на него войной.

Но тут обычно сдержанный Пар всерьез рассердился.

– Как ты можешь нести такую чушь! – воскликнул он. – Не из каприза Бог отказался помочь израильтянам здесь, на севере, а лишь потому, что они стали лениво и небрежно служить ему и терпимо относиться к прежним богам этих мест. Недостаточно крепка была наша вера в Ягве, вот в чем причина его немилости. Ослабела наша верность ему и наш с ним союз. И виновны в этом женщины-амореянки, которых взяли мы на свое ложе. Мы не изгнали чужих богов из их сердец и впустили их в наши дома и шатры. Никому не известно это лучше, чем тебе.

Удивленный и раздосадованный такими речами, Иеффай не сдавался.

– А разве ты сам не взял в жены Казию? – спросил он.

Но Пар оборвал его:

– Твоя сестра тут ни при чем. Во всем Израиле нет более истовой поборницы Ягве, чем она.

Иеффай не стал продолжать разговор. Вот оно что! Значит, даже этот надежный друг иногда питает те же подозрения, что Авиям. Предостережение Пара взбесило его – именно потому, что было, наверное, обоснованным. Ягве не был покладистым богом, он быстро впадал в гнев, был жесток и ревнив, любил лесть и вечно требовал все новых и новых восхвалений, жертв и клятв.

Иеффай раздраженно втянул ноздрями воздух. Он не чувствовал в себе тяги к такому служению. И если то был изъян его души, Ягве не мог об этом не знать, но тем не менее благоволил к нему. Значит, Бог принял его таким, каков он есть. Пусть принимает и дальше.

И Иеффай прогнал мрачные мысли.

4

Кетура обрела в диких просторах земли Тов ту свободу, по которой тосковала ее душа. Здесь не было скинии Ягве со скрытыми от людских глаз и свято охраняемыми грозными скрижалями, предписывавшими, что следует и чего не следует делать, и требовавшими разлучить мужа с женой, которой он предан душой и телом.

Здесь, в этом диком краю, она чувствовала себя в безопасности. Ее боги жили в кронах деревьев и в реках, здесь они окружали и защищали ее, куда бы она ни пошла и где бы ни прилегла отдохнуть. Ее главный бог Милхом был богом и для сынов Васана, они почитали ею под именем Ваал, да и обиталище бога на горе Хермон было неподалеку. Она глядела на рубцы, оставшиеся на ее теле после нападения волка, и радовалась, что принесла богам «тоху» щедрую жертву.

В Маханаиме она всегда была охвачена страхом: боялась священника Авияма, боялась его угроз и соблазнов, боялась его бога Ягве, этого жестокого зверя, всегда готового напасть на ее Иеффая. Теперь его отделяли от Ягве бесчисленные горы и реки и много дней пути, теперь она могла думать о священнике и его Боге чуть ли не с насмешкой.

Ненависть переполняла ее, когда она вспоминала о Зильпе и ее сыновьях, ославивших ее как недостойную женщину, близость с которой позорит мужчину. Она жаждала мести и знала, что Иеффай разделяет эту жажду. Они не говорили об этом, но иногда, взглянув ей в глаза, он вдруг одаривал ее улыбкой, таившей в себе обещание. И она ждала, глубоко затаив свою ненависть и молча предвкушая унижение надменных обидчиков.

Ее дочь Иаала, так же как и мать, всей душой радовалась бескрайним просторам. Иаале исполнилось двенадцать лет, годы, прожитые в Маханаиме, отодвинулись куда-то далеко и были забыты, теперь ее родиной была вольная земля Тов, без конца и без края. Жизнь среди гор и лесов обострила ее зрение и слух, привила сметливость и решительность. Уверенно и ловко лазала она по крутым склонам, бродила по лесам и долинам, не зная усталости. Тело ее стало таким же упругим и ладным, как у матери, от нее она унаследовала и матово-смуглую кожу, и узкий овал лица; как и мать, она казалась нежной и хрупкой, несмотря на выносливость и