на язык евреев, отличаясь от него лишь обилием высокопарных, давно вышедших из употребления слов. К тому же парень робел и запинался, так что из его рассказа Иеффай лишь с большим трудом уяснил, как было дело. Оказалось, что тот ставил капканы в самой глухой чащобе, услышал тихие стоны и обнаружил в густом кустарнике лежащую на земле девушку. Иеффай сердечно поблагодарил юношу и просил быть его гостем.

Они уселись и принялись за еду. Иеффай спросил юношу, как его зовут, откуда он родом и что делает в здешних краях. Звали его Мериваал, и родом он был из царства Со`ва. Родители погибли во время войны, он был в семье младшим сыном и, лишенный всего, всеми гонимый и презираемый, не выдержал жизни в каменных стенах родного города и бежал на волю, в дикие, не обжитые людьми земли. Все это он рассказал скупо и неохотно. А когда понял, что с ним говорит сам Иеффай, знаменитый предводитель, он от смущения чуть вообще не утратил дар речи. Но не спускал восхищенных глаз с лица гостеприимного хозяина; ибо перед ним был тот человек, которому он, покидая город, задумал подражать.

После трапезы Иеффай и Кетура, еще раз взглянув на спящую Иаалу, улеглись на циновке.

Но сон не шел к Кетуре. Вдруг опять заныли раны, полученные в стычке с волком; да и тревога, снедавшая ее последние два дня, не прошла даром. Она никак не могла понять, что же произошло. Дикий край, ее любимый, благодатный и вольный край вдруг обратился в средоточие всех бед. Нет, дело не в здешних лесах, это разгневанный Ягве решил помешать ее счастью. Однако Ваал, Милхом и другие небесные защитники подоспели на помощь и послали этого юношу из Со`вы. Она поднялась с циновки и пошла посмотреть на спящую Иаалу, ей надо было еще раз убедиться, что дочь ее тут, что она жива.

На следующее утро Иаала проснулась раньше всех. Она понимала, что вновь находится в шатре с отцом и матерью, среди своих. Но обычно, едва открыв глаза, она сразу вскакивала, ей никогда не сиделось на месте. А нынче она даже обрадовалась, что боль в ноге приковывает ее к ложу. Прикрыв веки, она стала вспоминать, как этот великан нес ее через чащобу. Как ловко он ее нес, как бережно, при всей своей силе, держал ее на руках. А путь его был нелегок – по горам и долинам, по скалам и зарослям; но препятствия расступались, а неровности сглаживались, и земля сама стлалась ему под ноги.

Иеффай и Кетура заговорили с ней, но ни словом не обмолвились о пережитых накануне тревогах, и оба светились от радости. День выдался ясный, в воздухе веяло свежестью и теплом, и все уселись на землю у входа в шатер. Иаале очень хотелось узнать, тут ли еще ее спаситель, но прямо спросить она стеснялась. Тут он как раз подошел к ним, и вид у него был такой потерянный, что и она смутилась.

Он просидел подле нее большую часть дня. По мере того как солнце передвигалось по небу, он переносил ее на руках с одного места на другое: ей нравилось лежать в полутени.

После трапезы, за которой теперь присутствовала и Иаала, Мериваал заявил, что не смеет дольше злоупотреблять гостеприимством своих новых друзей и желает им мира и благополучия, а сам на рассвете тронется в обратный путь. Иеффай приметил, что речь эта далась ему с большим трудом, приметил также, как опечалилось лицо Иаалы, и спросил Мериваала:

– А не хочет ли спаситель моей дочери быть гостем в моей земле Тов?

Иаала при этих словах просияла, и лицо Мериваала тоже радостно преобразилось. Он несколько раз порывался ответить и наконец выдавил с видимым усилием:

– Значит ли это, что я должен остаться в твоем лагере?

Иеффай имел в виду нечто другое. Если Мериваал навсегда останется в отряде, не захочет ли он потом, когда Иаала подрастет, получить ее в жены? Он спас ее, да и дочери он явно пришелся по сердцу, так что Иеффаю пришлось бы согласиться; он и сам этого хотел. Но юноша этот был аморей и звали его Мериваал, уже само имя говорило о том, что он приверженец бога Ваала. И недруги Иеффая в Массифе непременно скажут: «Смотрите, этот Иеффай, сын аммонитянки, взявший в жены аммонитянку, теперь и дочь свою отдает язычнику, поклоняющемуся богу Ваалу. Разве мы не были правы, когда требовали изгнать его из Галаада?» Нельзя этого допустить.

Как бы то ни было, он должен был взять Мериваала с собой в землю Тов. Но великан чувствовал себя там чужаком. Он отличался от всех, даже от амореев. Его сутулая, долговязая фигура, размашистая походка и высокий голос вызывали у окружающих смех. С другой стороны, парень оказался сильным и быстрым, а руки его – ловкими и искусными. Кроме того, он безошибочно ориентировался и в чаще леса, и в бескрайних просторах степей, умел пробираться сквозь самые густые кустарники и знал необычайно много полезного о животных, населяющих эти места. Вместе с тем он был робок, стеснителен и с трудом привыкал к языку и грубым повадкам воинов отряда.

Иеффаю он выказывал безграничную преданность. С ним и его близкими он вскоре уже мог беседовать об очень сложных вещах. Он был трогательно искренен, и на его открытом лице ясно читалось каждое движение его души. Иеффай втайне слегка презирал юношу за это излишнее, на его взгляд, простодушие.

А наивная и доверчивая Иаала, наоборот, любила в нем именно эту черту. Она относилась к своему спасителю как к старшему брату, с которым можно было поделиться всем на свете. Нога ее еще слегка побаливала, и она с удовольствием пользовалась этим поводом, чтобы гулять по лесу в сопровождении Мериваала.

Иногда за ними увязывался и старый Тола. Тогда они сидели втроем где-нибудь на лесной поляне, старик и юноша рассказывали разные истории о могуществе северного царства, откуда они оба были родом. И оба называли имена трех великих героев: то были Этана, Адапа и Таммуз. Однако названия