и вид одиннадцати чудовищ, которых победили эти герои, – драконов, крылатых змей, морских баранов и многохвостых людей – вызывали у них бесконечные споры, и обиженный Тола однажды с упреком сказал:

– Если бы старец имел силу юноши, а юноша – мудрость старца, люди были бы равны богам. А так – я всего лишь Тола, а ты – всего лишь Мериваал.

Спустя примерно месяц великан сказал Иеффаю в присутствии Иаалы:

– Теперь я увидел твою страну и твоих людей и опять прошу тебя о том же: прими меня в свой отряд.

Иеффаю надо было что-то ответить. Он перевел взгляд с Мериваала на Иаалу, вновь посмотрел в лицо Мериваалу и сказал:

– Ты спас мою дочь, и мое благодарное сердце радо тебе. Но мой отряд входит в союз колен Ягве, а разве твой бог Ваал не враждовал с Ягве?

Лицо великана дрогнуло, черты его исказились, было видно, как душа его заметалась между желанием и страхом. Но он прямо посмотрел в широкое, львиное лицо Иеффая и, с великим трудом подыскивая слова для ответа, промолвил:

– Я чту Ягве, ибо ему поклоняется Иеффай. Но не хочу отрекаться и от своего бога Ваала, рука которого твердо вела меня, пока я не нашел твою дочь и тебя. Не хочу отрекаться и от великих героев моей родины, победивших одиннадцать чудовищ.

Иеффаю нравился аморей Мериваал, он с радостью перестал бы наседать на него. Но именно этого требовал от него долг. С какой-то горькой насмешкой над собой он осознал, что говорит с этим юношей так, как в свое время говорил с ним Авиям.

Он сказал:

– Я далек от того, чтобы отрывать тебя от твоих богов и героев. Чти их и дальше; но если ты хочешь вступить в мой отряд, Ягве должен стать для тебя главным богом; ибо именно он соединяет всех нас воедино. Тебе придется отказаться от имени Мериваал. В моем отряде не может быть воина, носящего имя чуждого бога.

Мериваал заикнулся было:

– Значит, звать меня будут не… – Он не договорил фразу до конца. И молча стоял, то и дело меняясь в лице и тяжело дыша, долго стоял так и все молчал и молчал. Иаала слушала их разговор, замирая от тревоги и нетерпения. Она буквально впилась глазами в лицо Мериваала. Он почувствовал это и так разволновался, что Иеффаю стало его жалко. Но помочь ему он не мог.

Наконец Мериваал выдавил:

– Как же меня будут звать?

Иаала облегченно вздохнула, от радости по-детски захлопала в ладоши и попросила:

– Отец, дай ему красивое имя.

Порадовавшись ее радости, Иеффай сказал:

– Его будут звать Емин. Это имя означает «друг правой руки», то есть «моя правая рука». Довольна ли ты, дочь?

Великан расправил плечи. Называться другом и помощником Иеффая не было предательством прежнего бога. И тот, кто только что носил имя Мериваал, промолвил:

– Емин, твоя правая рука, благодарит тебя, Иеффай.

В честь Ягве забили теленка, кровь его смешали с вином, все ели и пили, Иаала тоже пировала вместе со всеми; так Мериваал остался в отряде Иеффая и звался теперь Емином.

7

Кетура всегда и во всем держала сторону Иеффая, ни словом не перечила ему и тогда, когда он дал Мериваалу новое имя. Но ее мучила мысль, что юноше, ради того чтобы вступить в отряд мужа, пришлось отречься от своего бога. И она решила искупить его вину. А для этого совершить паломничество к их общему богу. Бог обитал на вершине горы Хермон, посреди белых бескрайних снегов. Она не побоится трудностей и лишений, поднимется на вершину и поклянется Ваалу в верности; он вознаградит ее, придав ей силы и мудрости.

Покривив душой ради столь святой цели, она заявила Иеффаю, будто ей не нравится, что гора Хермон взирает на ее мужа сверху вниз, как бы насмехаясь над ним. И ей не терпится подняться вместе с ним на ее вершину, дабы гора лежала у его ног.

А Иеффая давно, еще в Галааде, манила к себе белая сверкающая вершина Хермона, видная отовсюду, куда ни пойди. Потом, уже в Васане, он наслышался диковинных историй про эту гору. В незапамятные времена стояло на той вершине священное изображение Ваала. Но потом люди прогневили бога, гора сотряслась, и далеко вокруг все города и веси были разрушены до основания. С тех пор никто не поднимался на гору, люди боялись холодной снежной вершины, и святыня стояла, покинутая и заброшенная. Только Ог, царь васанский, а потом и Иошуа, израильский военачальник, осмелились подняться на гору. Но немногие последовали их примеру. Ибо что ждало их там, наверху, после всех мучений и опасностей? Лишь злые духи да белизна.

Когда Кетура предложила Иеффаю подняться на гору, он сразу понял, что она хочет совершить паломничество к своему богу. Но давнее желание побывать на белой вершине крепло в нем, пока она говорила. Жена его жаждала униженно склониться перед Ваалом, он же, Иеффай, был воином Ягве и радовался случаю показать чужому богу, что не испытывает перед ним страха. И он весело сказал напряженно ожидавшей его ответа Кетуре:

– То, что ты предлагаешь, довольно опасно и не слишком необходимо. Но я вижу, что моей Кетуре очень этого хочется. Признаюсь: теперь, когда ты об этом сказала, мне тоже захотелось.

И они отправились в путешествие, столь же радостное, сколь и бессмысленное. С собой они взяли лишь Емина. Он долгое время скитался по склонам Хермона из любви к странствиям и неуемного любопытства, поднимаясь иногда до покрытых снегом высот.

Молодой аморей все больше привязывался к предводителю отряда, обожание его доходило порой