Авиям тоже полагал, что Ягве связывает с Иеффаем какие-то особые свои цели. А он, Авиям, в тот раз неправильно истолковал Господню волю. И испытание, которому он подверг Иеффая, было порождением человеческого разума, а не Господней мудрости; очевидно, Ягве хотел испытать Иеффая как-то иначе. И все же резкие слова, которыми он, Авиям, тогда отчитал Иеффая, возымели кое-какое действие: несмотря на возмущение якобы причиненной ему несправедливостью, Иеффай не бросился прямиком в страну Аммона, откуда родом его жена, и при всем своем бунтарстве сохранил верность Ягве и колену Галаадову. Нет, Авиям не отвернулся окончательно от непокорного сына. Правда, временами изнемогал от того, что ждать приходилось слишком долго. Ибо он был стар, каждый год мог стать для него последним, и большая часть его жизни прошла в ожидании.

Среди галаадитян было много разговоров о подвигах Иеффая, и все вспоминали о нем с приязнью. Но никто не решался поднять голос против сыновей Зильпы. Ибо под управлением рачительного Елека людям Галаада жилось совсем неплохо. Многие построили себе новые дома, лучше тех, что были при прежнем судье, лучше питались и обзавелись лучшей утварью и лучшими орудиями труда. И все же благосостояние не принесло им довольства. Сколько времени еще продержится мир с соседями? Не пора ли кому-то возглавить народ, чтобы защитить людей от Аммона? Старейшины не раз заводили речь о том, что надо бы избрать нового судью. Но разговоры эти ни к чему не приводили. Ибо думали все об Иеффае, но имя его не решались произнести вслух, и не было в Галааде другого человека, которого бы все с почетом и уважением хотели бы назвать «иши шофет», Верховный судья. Поэтому в каждом городе старейшины сходились в круг, судили и рядили по своему разумению, а в особо трудных случаях обращались за советом к священнику Авияму, Зильпе или тому же Елеку. И каменный престол судьи у ворот Массифы оставался пустым.

Так продолжалось четыре года, пошел уже пятый; и все это время умный и предприимчивый царь Аммона Нахаш ожидал своего часа у незащищенных и неясных границ соседей. Но на шестой год набеги аммонитян участились. Враги все дальше заходили вглубь Галаада, опустошали поля и виноградники, угоняли скот, а селения грабили. И не было в стране судьи, не было сильной власти, чтобы дать отпор врагу. Страх и недовольство поползли по всей стране, и у всех на устах появилось имя Иеффая. Горожане в своих каменных домах, крестьяне в хижинах, пастухи у костров говорили о его деяниях, о городах, которые он отвоевал, о войске, которое создал, и боевых колесницах, которыми его вооружил.

Авиям и Зильпа понимали, что престол судьи не может долее оставаться пустым. Оба они, однако, уже привыкли к виду пустовавшего камня. И в глубине души хотели, чтобы он оставался незанятым. Зильпа ощущала себя матерью и главой рода, преемницей тех знаменитых женщин, которые в древние времена возглавляли народ Израиля. Авиям, в свою очередь, считал себя негласным судьей, ибо, опираясь на волю Ягве, незаметно для Зильпы руководил и ею самой.

Но оттягивать назначение судьи было уже нельзя.

Сначала предложили занять этот пост Гадиилу. Дескать, теперь, когда страна со дня на день ожидает вторжения аммонитян, именно он, мужественный воин, достоин возглавить народ. Но Гадиил отказался. Воин он и впрямь неплохой, что правда, то правда, но в военачальники, а тем более в судьи не годится. «Смерти на поле боя я не боюсь, – заявил он. – Но не хочу умереть военачальником. Когда погибает простой вояка или даже глава отряда в тысячу воинов, духи предков с любовью встречают его под землей, и есть надежда, что Ягве впоследствии вернет его на поля сражений. А военачальник должен держать ответ за исход битвы, и если мое войско будет разбито, то мне и после смерти не будет покоя».

Елек тоже отказался, вежливо и решительно.

Из сыновей Галаада оставался Самегар.

Обдумывая сложившееся положение, Авиям колебался. Самегар будет мягкой глиной в его руках, и священник опасался, что не удержится и воспользуется этим больше для удовлетворения собственного властолюбия, чем для блага своего народа и вящей славы Ягве. Он был честолюбив, и ему хотелось еще что-то совершить, прежде чем отправиться в погребальную пещеру. Но он может и сбиться с верного пути, и свершения его пойдут не на пользу, а во вред Израилю. Однако, сколько ни думал, ни на ком не мог остановиться, кроме Самегара. Значит, то была воля Ягве, и галаадитянам надлежало избрать Самегара судьей. Священник смирился.

Но вопреки его ожиданиям Самегар заупрямился. Все его уговаривали: человек он благочестивый и справедливый, а потому и достоин занять этот пост больше, чем его братья. Самегар же возражал: именно будучи благочестивым, он знает, что не заслуживает такой чести и не обладает ни волей, ни чувством собственного превосходства, чтобы решать участь других людей. Священник клятвенно заверил его в помощи Ягве. Самегар долго мялся и медлил, увиливая от ответа, а потом совсем сник, не в силах ни согласиться, ни отказаться.

И Авиям нашел выход. Он предложил Самегару вначале принять лишь жезл судьи; обряд же помазания Авиям совершит над ним позже, когда Самегар с Господней помощью докажет, что способен справиться с обязанностями судьи. И отвечать он будет сначала лишь перед людьми, а не перед Богом.

Ночью, лежа рядом с Самегаром на циновке, жена его, тощая Цилла, принялась нашептывать ему на ухо злые, завистливые слова. Священник, мол, строит против него козни и отказывается помазать его на должность судьи лишь потому, что хочет сохранить ее для этого ублюдка, идолопоклонника. В словах ее звучала жгучая ненависть к Иеффаю. Но Самегар уловил в них некое утешение для себя. Ведь он-то по-прежнему любил Иеффая. И вот оказывается, есть надежда, что брат в один прекрасный день вернется в дом Ягве и снимет с Самегара тяжкое бремя судейства.

Все произошло так, как задумал священник. Самегара назначили судьей, но без пышных празднеств, полагающихся по обычаю, и без обряда помазания.

Не чувствуя себя способным исполнять другие обязанности, возлагаемые на судью, Самегар с неистовым рвением принялся искоренять идолопоклонство. Надежные люди сообщали ему, на каких холмах