Иеффаю и самому не терпелось высказаться. Не терпелось поведать им о том, что он увидел с вершины Хермона, о том, чем полнилось его сердце.

– И опять ты прав, друг мой Пар, – сказал он. – Васан, Тов и Галаад – все это маловато для меня. Мой Израиль должен объять и все колена на востоке от Иордана – Рувимово, Гадово, Манассиино, а также и амореев, живущих между ними. Все это должно стать единым. Не союзом разрозненных колен, а единым народом. – Он стоял, гордо выпрямившись и глядя в необозримую даль, как тогда, на вершине Хермона, а потом, широко раскинув руки, завершил свою речь словами: – После этого мы переправимся через Иордан и присоединим израильские земли в Ханаане к владениям израильтян на востоке. И возникнет единое великое царство, простирающееся от Дана до Вирсавии и от Великого моря на западе до пустынь Аммона и Моава на востоке: царство Израиль.

Иаала не могла больше сдерживаться. Вне себя от восхищения, она воскликнула:

– Дай, Господь, силу отцу моему Иеффаю! Дай, Господь, силу Иеффаю, сыну Галаадову!

Но Казия перепугалась и сочла нужным предостеречь:

– Не говори так громко, брат мой Иеффай. За каждым деревом, за каждой скалой притаились злые духи, они всегда роятся вокруг тех, кто болен, а сильных и гордых норовят заманить в ловушку.

Но все пропустили ее слова мимо ушей, у них дух захватило от речей Иеффая, и даже в ровном, спокойном голосе Пара, когда он заговорил, звучало нечто похожее на восторг:

– Объединить все колена Израилевы в единый народ – и надменных ефремлян, и строптивых сынов Вениамина, и медлительных жителей Галаада! Такой план может родиться только в голове великого судьи и героя. Это Ягве внушил его тебе и вдохнул в тебя дух свой.

Иеффай возликовал, заметив, что его слова воодушевили даже рассудительного Пара. И в тот же миг его обдала холодом мысль: разве то, что он сейчас сказал, сильно отличалось от туманных речей, которыми пытался его одурманить священник Авиям? Но тут же решительно отбросил эту мысль. Ведь он-то видел эту страну, единую и неделимую. Он видел ее с вершины Хермона. Она действительно существовала, и он ее возжаждал. То, что он чувствовал, к чему стремился, о чем говорил, отличалось от пустопорожних речей Авияма, как дуб отличается от своего слабого ростка.

Он должен был донести это до них. И сожалел, что говорил об этом с излишним пылом. Поэтому он добавил:

– Не сочтите мои речи за хвастливые пророчества одержимого. Я не бросаю слов на ветер. И все как следует продумал. Я возьму Мааху и завладею всем Васаном. Только после этого перейду Иавок и завладею всем Галаадом. Только после этого переправлюсь через Иордан.

Он опустился на циновку, подвигал раненым плечом, пересилил боль и буркнул:

– Ну вот, теперь вы все знаете. До вас я поведал об этом лишь деревьям в лесу. Забудьте мои слова и вспомните их только тогда, когда мы перейдем Иавок.

9

Зильпа и ее сыновья сочли доходившие до них слухи о подвигах и победах Иеффая пустыми выдумками и россказнями. Но одно не вызывало сомнений: этот ублюдок и впрямь не сгинул в диком краю, дела его шли в гору, владения ширились, он нагло загребал себе все кругом, у него были и земли, и войско, и боевые колесницы, и власть.

Зильпу, жестоко обманувшуюся в своих ожиданиях, все же не оставляла надежда на то, что Ягве в конце концов покарает и обратит в прах отродье Леваны.

Гордого Гадиила успехи Иеффая не задевали. Если он чему и завидовал, то лишь его вольной и полной приключений жизни в диком краю. Гадиилу не давала покоя память о скитаниях предков; его влекло к переменам, к кочевой жизни и вольнице в просторах степей.

Расчетливого Елека тем более не вывел из равновесия счастливый оборот в судьбе Иеффая. Пусть себе этот ублюдок воюет и побеждает со славой, лишь бы совершал свои подвиги подальше от них, где-то там в горах за рекой Иармук. Если бы он остался здесь и все время маячил у всех перед глазами, недоброжелатели пользовались бы любым предлогом, чтобы упрекнуть сыновей Зильпы в злокозненности, приведшей к разорению брата. А поскольку Иеффая не было, семья могла спокойно пользоваться прекрасными землями в Маханаиме. Он, Елек, особенно радовался этому. Для матери и братьев почет и уважение значили больше, чем благосостояние семьи, они возложили на Елека управление всем отцовским наследством, и он с удовольствием взвалил на себя эту тяжкую обязанность. С утра до вечера объезжал он семейные владения, осматривал разбросанные по округе постройки, поля, виноградники, оливковые рощи, загоны для скота. Наводил порядок, восстанавливал, множил. Приказывал расширять и надстраивать дома, копать каналы и водоемы, проверял состояние земли и указывал, что надо и чего не надо сеять. Пустил в стадо новые породы козлов с Изреельской равнины и быков из Маахи. Купил у бродячих торговцев необходимые в хозяйстве орудия труда и раздал их работникам. В полях зрел богатый урожай, в стадах множилось поголовье, солнце и дождь приходились на самое благоприятное время. И в каждое новолуние Елек с удовольствием убеждался, как обширны и доходны его владения, и выражал свою благодарность Ягве тем, что старался их умножить.

Самегар, младший из сыновей, часто и подолгу раздумывал о судьбе Иеффая. Его приводило в ужас безбожие брата, и в то же время что-то в этом странном человеке его привлекало. Для Самегара, любившего во всем мир и согласие, жизнь в пустыне, в диком безлюдном краю, казалась невыносимой; он был убежден, что Ягве затмил разум брата, добровольно избравшего такую жизнь. Но тогда почему Ягве именно его, отступника, удостоил чести отвоевать для Израиля некогда утраченные города на севере? Наверное, Ягве имел какие-то виды на этого человека, если и отметил его своей благодатью, и покарал упрямством.

Священник