и кровожадными тварями на земле. Они заглатывали свои жертвы – лягушек, рыб или змей – с такой жадностью, что часто, не в силах протолкнуть в желудок, изрыгали их еще живыми. Но тут же вновь хватали клювом полумертвую жертву и, если не могли сожрать, расклевывали на мелкие куски. Их кровожадность не щадила даже сородичей. Тола своими глазами видел, как аисты, готовясь к ежегодному дальнему перелету, несколько раз собирались и держали совет, щелкая кроваво-красными клювами, издавая отвратительные хриплые крики; кончилось тем, что они разодрали в клочья трех старых и слабых собратьев. «Видишь ли, – заключил Тола, – я стар, жизнь моя прожита. Но я не хочу, голубка моя Иаала, дорогая моя правнучка, чтобы люди обошлись со мной, как те аисты. Я не хочу попасть в пещеру предков разрубленным на куски. Поэтому и не захотел остаться с сыновьями Зильпы, а пошел за Иеффаем, моим другом и господином. Ибо отец юноши – старик, а отец старика – юноша».

Так они беседовали, поверяя друг другу свои мысли, и им было хорошо вдвоем. Тола выразил это, сказав: «Ты, доченька, действуешь на старого Толу, как теплое весеннее солнышко на лысого».

5

Однажды, когда Иеффай и Пар с женами, детьми и семеркой телохранителей сидели за обедом, ему доложили о приходе чужака, требовавшего немедленной встречи с Иеффаем.

Пришелец – коротышка лет под пятьдесят – кипел от злости и с порога потребовал:

– Выдай мне моего раба Дардара, который сбежал к тебе.

Иеффай, не отрываясь от еды, небрежно заметил:

– Будь почтительнее к хозяину, незнакомец. Ты на моей земле.

Но тот продолжал:

– Его видели в твоем отряде. Я спрашиваю: у тебя мой беглый раб или нет? Не покрываешь ли ты беглых рабов?

Иеффай ответил:

– Тут моя земля, незнакомец, и я не помню, что звал тебя в гости. Второй раз прошу тебя: говори вежливо, как требуют приличия. – И спокойно занялся едой.

Тогда пришелец объяснил:

– Я житель города Голана, и раба Дардара я купил за сто тридцать серебряных полусиклей. Люди из Бет-Нимры напали на наш город, мы их отбросили и сами на них напали, захватив около двух сотен рабов. Этот Дардар, что у тебя в отряде, – мой раб. Он принадлежит мне по закону всех народов, населяющих эти земли.

Слово «закон» лучше было бы ему не упоминать. Иеффай ответил, уже с трудом сдерживаясь:

– Здесь моя земля. В этих горах я один решаю, что законно, а что нет. Так что иди и не испытывай дольше мое терпение.

Но коротышка не тронулся с места и, трясясь от бешенства, заверещал:

– Никуда я не пойду. Я проделал долгий и трудный путь, одежда моя, сам видишь, изодрана в клочья, осел сдох по дороге, обувь порвалась, и ноги мои сбиты в кровь. Я требую, чтобы ты выдал мне моего раба, как предписывает закон Голана. Разве ты не обязался защищать наш город? Разве мы не платим тебе пять тысяч сиклей в год, из них тридцать – я лично? Я требую то, что полагается по закону! Отдай мне моего раба Дардара.

Опять дернуло несчастного за язык, опять он произнес это слово «закон». Именем этого самого закона Зильпа и ее сыновья оскорбили Иеффая и вынудили его покинуть отчий дом. И Авиям тоже угрожал ему именем закона. Разве для того он удалился в «тоху», чтобы опять слышать все ту же чушь? Гнев заклокотал у него в груди, и он сказал:

– В последний раз предупреждаю тебя, чужак: попридержи язык! От меня зависит, захочу я терпеть твое присутствие здесь или нет. Кто пребудет тут вопреки моей воле, с тем я поступлю по обычаю войны. Вы обратили в рабство людей из Бет-Нимры, потому что они пришли в ваш город против вашей воли. Смотри, как бы я не поступил с тобою так же. Тогда Дардар станет твоим господином, а ты – его рабом. – И он вскочил, крикнув: – А теперь уходи! И поскорее!

Но коротышка взвизгнул:

– Так велит закон! Отдай моего раба! Не уйду, пока не получу его из рук в руки! Так велит закон!

Иеффай промолвил негромко, но с хриплой угрозой:

– Я его остерег, причем трижды, вы все это слышали, друзья мои. Но он не одумался и своей наглостью вывел меня из себя. – Тут он наклонился и поднял с земли камень. – Не уйти отсюда тому, кто ослушается моей воли! – Он взвесил на руке камень. – Вот тебе твой закон! – воскликнул он и запустил камнем в голову коротышки. Остальные подхватили его возглас и тоже стали бросать в чужака камни; таков был обычай в этих краях. Растерявшись от неожиданности, коротышка зашатался, стараясь удержаться на ногах, и рухнул на землю.

Все это время Иаала сидела полуоткрыв рот и, замирая от ужаса, глядела на отца. Глаза его горели холодным, мрачным огнем и метали зеленые искры, как глаза разъяренного зверя. Иаала видела это совершенно отчетливо. Наверное, такой взор был у Ягве, когда он, примчавшись на туче, разил огнем и сковывал ужасом.

Потом, уединившись в лесу, она сочинила хвалебную песнь отцу. Он правил в своей стране подобно Ягве. Но он не только сеял смерть, он был еще и добр, и весел. Ягве гремел и крушил, и люди чтили его и боялись. Отец тоже умел греметь и крушить, но он умел и другое: он умел смеяться так, что люди вокруг смеялись и любили его.

6

Иеффай был доволен собой. Но полагал, что рассудительный Пар не одобрит эту расправу. Однако тот поддержал его. «Что бы