(18) Только один-единственный раз я подумывал сделать татуировку – в сорок один год: маленькими буквами написать на внутренней стороне запястья RAF – Rien à foutre, «Да пошло оно все». Один друг посоветовал мне эти буквы как лозунг, который следует вспоминать в моменты чрезмерной зависимости от непреодолимых внешних обстоятельств, восприимчивости к чьим-то обвинениям или чрезмерному принуждению. Три этих буквы – напоминание о самом простом: о праве, о том, что ты вполне можешь оторваться от всего неприятного, когда тебе это необходимо. Хотел вытатуировать их, чтобы не забывать об этом.

(19) Письмо, полученное от отца (отпечатано на машинке его секретаршей), заканчивалось так:

N. В. Если я правильно помню, это было в Марракеше – там я видел одного мужчину, до странности похожего на тебя, по крайней мере в профиль. Вот его координаты:

Пьетро Муньяни

улица делле Баллодоле 9/34

Флоренция

Тел. 055/400511 – в кабинет 055/2477383.

Может быть, ты когда-нибудь случайно с ним встретишься.

(20) Мне шесть лет, и я угрожаю сестрам (старшим) выжечь им глаза, тряся зажатым в руке спичечным коробком, если они не переключат телевизор на другую программу. Еще бью тарелки. И когда терпение лопается, кулаком разбиваю макет самолета, над которым до этого работал.

(В сорок четыре года я такого больше не делаю.)

12

Отношение к другим

(1) Во время фестиваля я встречаю в холле отеля одну женщину; она мне знакома, у нее такое же впечатление. Мы вместе стараемся вспомнить, где виделись, это продолжается какое-то время, и тут я соображаю, что она ведет передачу о кино, которую беспрерывно гоняют по каналу кабельного телевидения (чтобы заполнить тарифную сетку для страдающих бессонницей), и я случайно включал эту передачу несколько раз. Говорю ей, что сейчас мы не вспомним, но, может быть, потом.

В тот же день какой-то мужчина останавливается и приветствует меня, его лицо мне совершенно незнакомо, разве что отдаленно о чем-то напоминает, но он разговаривает со мной так, будто у него нет никаких сомнений, что мы прекрасно знаем друг друга. Я пытаюсь вспомнить, но нет, действительно не могу и уверен в этом. Он напоминает, что неделей раньше мы два часа просидели рядом на служебном совещании.

(2) Мне четырнадцать лет, я вхожу в дом и уже в коридоре вдруг ощущаю какой-то странный дискомфорт. Открываю дверь в гостиную – и вот десяток человек, обступивших мою мать, желают мне счастливого дня рождения (впервые в жизни меня поздравляют в форме сюрприза). Первая мысль, приходящая мне в голову, – нет, собравшиеся здесь мне не друзья, то странное чувство, какое я испытываю, превращает все это в неловкую выходку, но я и виду не показываю.

(3) Мне одиннадцать лет, первое апреля в деревенском доме бабушки с дедушкой, мои кузены по традиции готовят разные розыгрыши. Хочу покататься на велосипеде – мой велик вместе с другими прицеплен к ряду в гараже, куда мы все их ставим. Когда мне удается его отстегнуть, вижу, что у него спущены шины и сбилась цепь. Это становится все несмешнее по мере того, как розыгрыш за розыгрышем настигает именно меня, как будто все против меня сговорились. И еще: в тот же вечер я наконец ложусь в постель – простынь сложена пополам, прыгнуть в кровать не получается, и хочется расплакаться. Понимаю, что можно смеяться над всем и вместе со всеми, но только при условии, что предметом розыгрыша является не всегда один и тот же объект.

(4) Мне десять лет, я у бабушки с дедушкой и стою лицом к стене: мы играем в прятки с мячом, я считаю до десяти и поворачиваюсь. Ищу последнего кузена, который спрятался довольно далеко от мячика (если он ударит по нему, то освободит остальных). Я нахожу его раньше, чем он успевает это сделать, выкрикиваю его имя. Он бросается на меня и начинает колотить. Я вдруг понимаю, что игра – понятие относительное.

(5) Мне четырнадцать лет; в дневнике в конце учебного года в графе «Поведение» замечание:

Слишком развязен с окружающими.

(6) Мои дедушка с бабушкой (по линии отца) только два раза за всю совместную жизнь устраивали званые ужины – поскольку им казалось опасным наблюдать, как ослабляются узы, связывающие пару. И наоборот – однажды я встретил кое-кого, кто сказал мне, что у него шестьдесят очень близких друзей, впору сформировать из них личную гвардию на случай трудной жизненной ситуации. Два званых ужина – это слишком. Шестьдесят друзей – тоже слишком.

13

Писательство

(1) Когда мне было восемнадцать, я писал непонятные тексты, набор слов, никто не мог найти в них ни малейшего смысла, если не сказать – просто незавершенные обрывки. Я набрал эти тексты на компьютере, скрепил несколько страниц. Прошу друга прочесть их – и вот он возвращает мне текст с припиской в конце:

Ты делаешь успехи, Шарло, это почти читабельно!

(2) Я пишу, чтобы хорошенько переварить окружающий мир, или по крайней мере так я сказал самому себе, когда опубликовали мой первый роман. Я говорил то же самое всем, придерживаюсь этого же, так продолжается и по сей день. Работа по поглощению, перевариванию, фильтрации и извержению; как и вообще все в этой жизни.

(3) В моем первом романе, «Маршрут по кругу», героем руководит нечто вроде животного страха, смеси робости с возбуждением, которые заставляют его высовываться, действовать, это поиск большего, нежели то, что он определяет как данность. В те времена, когда я еще не занимался писательством, я снимал на «полароид» всех, кто заходил ко мне домой, и просил написать сверху девиз или главное правило жизни. Моя мать на двух своих фотографиях, сделанных в разные годы, написала одну и ту