Шрифт:
Закладка:
Потом отца куда-то вызвали, и он перестал ходить на станцию. Ли Фу запомнилось, что после этого ему постоянно хотелось есть, а мать в отсутствие отца плакала. Однажды отец возвратился снова таким, каким приходил со станции. Через неделю Ли Фу вместе с отцом ездил на грузовике, а еще через месяц толстый хозяин выволок мальчишку из кабины за уши, а отца избил. На вопрос Ли Фу, почему он — китаец — дерется, а те русские — нет, отец угрюмо ответил:
— Нужно у нас сделать то, что сделали русские у себя. Тогда и у нас никто не будет драться.
— А почему ты не сделаешь? — удивленно спрашивал сын.
— Лет через пять узнаешь, — загадочно отвечал отец.
С появлением в Муданьцзяне японцев китайцы стали предпочитать улицам задворки и глухие переулки, люди ходили друг к другу так, чтобы не видели японцы. Часто по утрам на улицах подбирали изуродованные трупы китайцев и «хороших русских», а на железной дороге участились крушения поездов, следовавших во Владивосток через Маньчжурию. Отец сердито говорил, что это делают японцы. Подросток-сын уже многое понимал.
В один из пасмурных и особенно неприятных дней, когда не хочется выходить из фанзы, к ним ворвались японские жандармы и, забрав костюм отца, выдали всем флажки с портретом императора Пу И.
— Завтра к десяти утра — на станцию, — пояснил толстомордый и желтый, как воск, жандарм, угрожающе махая перед лицом отца револьвером. — Будете встречать ослов из Лиги наций. И чтобы все смеялись и кричали «шанго»? — Не вздумайте жаловаться, — предупредил он.
Отец стоял хмурый.
На другой день отец Ли пытался передать письмо китайцев выходившему из вагона представителю Лиги наций, но был схвачен японцами и домой больше не возвратился.
* * *
…— Здесь, на границе, стоит большая, смелая русская армия, — продолжал Дай Син. — Японцы боятся ее трогать, они ждут, когда она ослабеет. Но этого не будет.
«Нужно не давать японцам ни минуты покоя — думал Ли Фу, — они должны ответить за все и нам и русским».
— А что у тебя нового, Ли Фу? — спросил Дан Син.
— Готовится заброска шпионов, — негромко проговорил Ли Фу, — белогвардейцы. Одного я знаю, приметы его такие…
— Хорошенько запомни приметы и передай, — сказал кому-то в темноту Дан Син.
— Этого негодяя Танака вызывали в миссию, — говорил дальше Ли Фу. — Опять будут ловить наших и куда-то отправлять в кандалах.
Когда уже расходились, Дан Син отвел Ли Фу в дальний угол фанзы.
— Нам нужно иметь в Новоселовке своего человека, желательно русского, — полушепотом заговорил он. — Побывай в Муданьцзяне, там решите, как лучше это сделать. Потом сходишь в отряд Ким Хона.
— Хорошо, Дан Син, — ответил Ли Фу и, попрощавшись, вышел из фанзы.
6
Бурлов по старой привычке проснулся в половине восьмого. Постели Курочкина и Рощина уже пустовали. «Эх ты, политрук!» — с огорчением подумал он, торопливо одеваясь. На глаза попалась лежавшая на шахматной доске записка: «Доброе утро! Ушел на вторую полубатарею. Все, что будет интересовать, до моего прихода сможете узнать у Рощина. Его будить не стоит, пусть крепнет. Курочкин».
«А этот куда девался?» — недоумевал Бурлов, глядя на неубранный топчан лейтенанта и надевая шинель.
В дверях он столкнулся с Рощиным. Тот был в майке, трусах и шинели внакидку.
— Не стоило бы выходить в таком наряде, поберечься нужно, — сказал политрук.
— Это ничего. Я и в госпитале последние дней пятнадцать понемногу вот так же бегал, на бегу не остынешь.
— Так вы куда бегали? — осведомился Бурлов.
А вот от нас дорога идет, потом поворот и обратно. Получается девятьсот двадцать метров, — пояснил Рощин.
В дверь постучали, и, пригнув голову, в блиндаж степенно вошел красноармеец. Он молча посмотрел на Рощина, потом на Бурлова и, разобравшись в званиях, доложил:
— Товарищ старший комиссар! Комбат приказал доставить вам пробу. Вот принес вареную рыбу и чай.
Он поставил на стол алюминиевую миску и большой чайник с кипятком. Политрук мельком взглянул на солидную порцию горбуши и увесистую порцию хлеба. «Ничего, сытно кормят», — подумал он и спросил:
— Как вас величают?
— Земцов… Рядовой Земцов Серафим Онуфриевич.
— Давно работаете поваром?
— Да я не повар, я рабочим по кухне дежурю.
— Ладно, Серафим Онуфриевич, ведите-ка меня туда, проба подождет. А вот звания надо знать — я не старший комиссар, а старший политрук, — заметил Бурлов.
Земцов виновато забормотал что-то.
Спускаясь по косогору к землянкам бойцов, Бурлов увидел где-то внизу, влево от себя, небольшое тускло освещенное окно.
— Это столовая? — спросил политрук, указывая на оконце.
— Нет, это монастырь, — ответил Земцов.
— Что? — удивился политрук.
— Блиндаж девчат, — уже не так твердо повторил боец. — Землянка вычислителей. Раньше там жил вычислительный взвод, а теперь живут девчата.
— А почему же монастырь?
— Шутейно так называют.
— Эх, вы, бородачи! — укоризненно проговорил Бурлов, — у самих, наверно, дочери по таким «монастырям», а сами…
— Все так обзывают, товарищ политрук. Сам командир взвода, — оправдывался Земцов. — А кухня во-он та, с большой трубой.
Еще снаружи они услышали чей-то возмущенный голос:
— Не имел никакого полного права! Если сам не захотел есть, то другие бы ели! Стукнуть тебя черпаком по колпаку…
— Калмыков разоряется, — пояснил Земцов, — шофер вычислительного взвода.
В низкой землянке за облаком пара Бурлова никто не заметил.
— Я тебя стукну! — кричал повар. — Это тебе не ресторан. Що сготовил, то и ешь. Сам политрук пробу снимал.
— Политрук, политрук. На пробу ты отправил, наверно, тройную пайку! Надуть ты мастер, — ворчал тот, кого Земцов назвал Калмыковым.
— Я с тобой вообще балакать не хочу. Привык горло драть в тюрми.
Последние слова вызвали осуждение бойцов, сидящих за грубо сколоченным столом:
— Что ты мелешь?
— Калмыков дело тебе говорит!
— Принеси-ка из нашего блиндажа пробу, — приказал Бурлов Земцову и, поздоровавшись с бойцами, спросил: — О чем спорите, товарищи?
Шум утих. К Буркову подбежал боец в белом поварском колпаке.
— Смирно! — крикнул он. — Товарищ политрук, на завтрак приготовлена отварная рыба и чай. Докладуе старший повар красноармеец Кривоступенко.
— Вольно. Из-за чего спор? — переспросил Бурлов.
— Да мы не спорили. Просто так, — проговорил повар, выразительно поглядывая на худощавого, сердитого с виду Калмыкова.
— Чего врешь? — угрюмо отозвался тот. — Ругались. Рыбу сварил, а почему не рыбный суп?
— Мешается не в свое дело, — недовольно перебил Кривоступенко. — У меня разнарядка. Сам командир дивизиона утвердыв. Шо приказано, то и приготовил. А он вечно бурчыть…
— Давайте-ка ее сюда, — приказал Бурлов. — Посмотрим, что это за… «разнарядка».
Кривоступенко нехотя повернулся.
— Вы
