Синельников стоял рядом, скрестив на груди руки; и каждая пуговица его светлого френча ослепительно блестела. И выражение лица его было снисходительно-степенным, полным собственного достоинства; и весь он был похож на маршала, принимающего парад. «Точно похвальные грамоты раздают. Духового оркестра лишь нет… Вот комедианты! – думал Воронов, глядя на застывшего в важной позе Синельникова. – Ведь уже сколько домов-то нужно было сдать и заселить!.. А они привезли десяток ордеров… Смотрите, какие мы добрые! Любим вас, заботимся…» И Воронову захотелось нарушить это парадное настроение Синельникова какой-нибудь неожиданной выходкой.

Дождавшись, когда назвали последнюю фамилию; он повернулся к толпе и сказал громко:

– Товарищи! Вы знаете, как нужны нам квартиры. Я подсчитывал – людей для строительства жилья дополнительно можно найти на участках.

– Что?

Воронов, даже не оборачиваясь, почувствовал, как вытянулось вместе с возгласом лицо Синельникова.

В толпе кто-то крикнул, кажется, Семен: «Правильно!» На него зашикали.

Покрывая шум, Воронов сказал:

– Я выделяю со своего участка сорок человек. Если так поступит каждый участок, к зиме у нас не останется ни одного барака!

Он повернулся к Лукашину. На лице начальника не осталось и следа от давешнего благодушия. Синельников прищурил карие глаза и с легкой иронией смотрел на Воронова.

– Как вы думаете, товарищ начальник? – спросил Воронов Лукашина.

С минуту длилось напряженное молчание. Но вот Лукашин улыбнулся, развел руками и произнес тихим добродушным голосом:

– Да что ж я! Давайте послушаем производственников. У нас здесь главный инженер Синельников.

– Я возражаю, – резко заявил Синельников. – Надо собрать совещание, обсудить. Нельзя же с ходу решать такие важные вопросы. План под угрозу ставить.

– Я обязуюсь выполнить его без сорока человек, – упрямо настаивал Воронов. – На наших участках лишние люди. Резерв на всякий случай.

В толпе послышался гомон, и Воронов понял, что выходка ему удалась.

– Кого ты хочешь снять? – спросил Лукашин.

– Часть землекопов, грузчиков, плотников. И потом часть бетонщиков.

– А бетонщики согласятся? Ведь они лишатся своих высоких заработков.

– Они сами предложили. – Воронов отыскал в толпе Семена Саменко: – Подойдите! Где ваши подсчеты? – спросил Воронов подошедшего Семена. – Изложите, в чем суть.

– Понимаете, мы предлагаем двенадцать бетонщиков высвободить, – смущенно заговорил Семен, обращаясь к Лукашину.

– А кто будет массивы бетонировать? – спросил Синельников.

– Справимся! Я тут одно приспособление придумал…

– Как план завалить, – вставил, улыбаясь Лукашину, Михаил.

– Извините… У меня даже чертежик есть. Вот! – Семен вынул тетрадный листок, пересыпанный хлебными крошками. Синельников усмехнулся. Семен заметил это, покраснел и стал торопливо пояснять:

– Вот что я предлагаю! Все вибраторы намертво прикрепить к опалубке массивов, соединить параллельно – и на один пульт управления. Понимаете? Только опалубку прочнее обычной надо сделать. И оставить по одному бетонщику на массив. Тут вся хитрость в вибраторах…

– Ну-ка! – Лукашин взял листок и с минуту разглядывал его.

– Ну что ж, дельно! – сказал он, передавая листок Семену, и спросил Воронова: – А как же все-таки бетонщики? Согласятся на жилье?

– Как, ребята? – обернулся Воронов к толпе.

– Выделим… Пойдем… Дело доброе.

– Ради жилья стоит и нам не поскупиться.

– Дело, дело, ребята, – загомонили в толпе.

Лукашин, улыбаясь, протянул Воронову руку:

– В таком случае – я ваш. Рабочие стали расходиться.

Синельников, о чем-то разговаривая с секретаршей, прошел мимо Воронова, не прощаясь. Лукашин, наоборот, задержался и, пожимая на прощание руку Воронову, одобрительно заметил:

– Хвалю, деятель, хвалю! Ответственное дело взял на себя. Только, чур, пока не подбивать другие участки. Посмотрим на твой эксперимент. Смотри не подкачай! – И, погрозив пальцем, пошел к машине, где его поджидали Синельников и секретарша.

Когда Воронов остался один, к нему неожиданно подошла Катя. Она как-то неестественно опустила руки по швам и сказала, чуть нагибая голову, словно кланяясь:

– Я теперь жалею, что ушла от вас. Но все равно, спасибо вам за все. Вы прекрасный человек! И если вам будет трудно, если потребуется чья-то помощь – позовите, я всегда приду, – и она побежала прочь, не дожидаясь его ответа.

8

Никакой тетки в Красноярске у Кати не было. И в жизни никогда не была она в этом городе. И тетку, и Красноярск она выдумала для Воронова. Нельзя сказать, чтобы сделала она это с умыслом… Просто у нее была пора, когда она играла роль бойкой десятиклассницы. Она всегда кого-нибудь играла. Перед родителями-педагогами, жившими в далеком городе Златоусте, она играла роль педагога. «Мы, Ермолюки, люди твердого характера, – говорила она. – И фамилия у нас мужская. Катерина Ермолюк звучит мужественнее, чем какой-нибудь Иван Наволочкин… Самое подходящее дело для нас учить людей…»

Но в Свердловском педагогическом институте она проучилась всего полтора года. Как-то, уезжая в колхоз на копку картошки, она познакомилась на вокзале с художником, писавшим на стенах и на потолке исполинские фигуры рабочих и крестьян и груды золотых плодов изобилия… Художник был седой и неопрятный, с очень длинными волосами, в вельветовой куртке, а на шее у него был повязан какой-то чудной пестрый шарф. Одет ну точно как в старину… Позже Катя узнала, что этот шарф он повязывал потому, что ходил без рубахи. Неожиданно художник открыл у нее талант живописца и позволил ей расписывать яблоки и груши. Она так влюбилась в художника, что ушла из пединститута и поступила в художественно-профессиональное училище ФЗУ. Но, расписав вокзал, художник бесследно исчез, а Кате до чертиков надоело шлифовать гранитные плиты и вырубать каменные цветочки на фризах.

На счастье, она познакомилась на главном почтамте с кинооператором местной студии. Этот был молодой, но опытный. Наметанным глазом он определил, что у Кати фотогеничное лицо и что она вообще обладает талантом актрисы. Ее пригласили на пробы – сниматься в каком-то художественно-документальном фильме, рассказывающем о красотах Урала. Там две студентки-выпускницы должны совершать путешествие по родному краю и часто купаться на фоне красивых гор. Художественная комиссия нашла, что у Кати для этой роли подходящая фигура, и особенно ноги. В эту пору Катя носила пальто без пуговиц, придерживая левой рукой борта, точно так, как носят знаменитые актрисы свои роскошные манто. Но кто-то где-то не отпустил на этот фильм денег, а ее знакомый оператор влип в какую-то коллективку по общежитию. Их разбирали на бюро за лозунги, вывешенные в коридоре: «Перекуем мечи на ключи» и «Да здравствует Манолис Глезос – почетный член нашего общежития!..» Оператора услали куда-то в Татарию, а Катя осталась без копейки в кармане, без работы, без жилья.

Тогда она махнула рукой на это искусство и завербовалась на Дальний Восток, на годичные курсы