– Да, к сожалению, – быстро подтвердил Пятачков.

– Я повторяю, что виновны вы.

– Что это значит? – строго сказал Синельников. – Может быть, вы поясните?

– Да, я поясню. У нас вместо клуба – барак. В прошлом году должны были построить клуб. Но где он? Нет клуба. А деньги, отпущенные на клуб, вы вложили в док. Вы план выполняете… А мы вынуждены подобные сборища проводить… По углам! В этой пыли, с драками…

– Послушайте, вы, любитель увеселений! Зачем вы сюда приехали? Город строить? Или для приятных развлечений? Вы знаете, что такое док? Это – ремонтная станция кораблей. Это – тысячи рабочих!.. А вы хнычете, что вам танцевать негде. Забыли, чьи вы дети! Ваши отцы с ножовками и топорами города строили. Пайки хлеба, как мыло, нитками резали. Создали для вас, вручили вам лучшую в мире технику… – Синельников прервал свою речь, махнув рукой… – О чем тут говорить.

– Мне очень жаль, что этот парень из вашего бюро, – сказал он Пятачкову иным тоном.

– Обычная философия виноватых, – снисходительно заметил Пятачков. – Я займусь. Саменко! – крикнул он вслед уходившему Семену. – Мне поговорить с тобой нужно.

– Не о чем.

Семен быстро спускался по лестнице и вдруг услышал за спиной характерные щелчки высоких каблуков.

– Что ты за мной бегаешь! – сердито обернулся он к Лизе. – Что я тебе, нянька-воспитательница?

– Сеня, не надо так. – Ее пухлые губы жалко задергались, в глазах появились слезы.

– Отстань!

Семен выбежал на улицу и быстро пошел в рыбный порт. Но частый топот Лизиных каблучков неотступно следовал за ним. Она всхлипывала и говорила одно и то же:

– Я же знаю, тебе так тяжело…

– Отстань!

– Ты бы не сказал такое Синельникову, кабы не драка.

Семен остановился:

– Дура ты. При чем тут драка? Такие, как Синельников, жизнь нашу обкрадывают. Пойми ты.

– Я понимаю. Только ты не прогоняй меня.

Она прижималась к нему, обнимая его за шею, и шептала:

– Не прогоняй меня, Сеня…

Он вдруг обнял ее и поцеловал в губы.

– Ничего ты не понимаешь. – Поцеловал снова и рассмеялся. – Дура ты, Лизка… Но хорошая и умнее меня.

6

Квартиру Воронов получил на втором этаже с балконом, с видом на море. Он купил кое-какую мебель: диван, стулья, два стола, шкаф для одежды, – но все это куда-то растеклось по углам, и обе комнаты казались пустынными и неуютными. И пахло в них, как на складе, – известью, клеем и чем-то похожим на жженую резину, должно быть, от новой мебели. И все-таки это была его квартира, первая в жизни. Она казалась ему непомерно большой, со множеством дверей, раковин, конфорок. И Воронов впервые почувствовал себя богатым.

А еще он купил пианино Приморской фабрики, тяжелое, как сейф, с глуховатым звуком, но мягким и приятным. Почти все накопленные на Камчатке деньги он пустил в расход и испытывал теперь некоторое облегчение. «В отпуск туда не поеду – не на что. Бросаем якорь здесь. Точка…»

За этими квартирными хлопотами пришло и душевное спокойствие. Хоть женитьба не состоялась, зато квартира есть. Тоже неплохо.

На новоселье нагрянуло много гостей. Пришел и Юпо, и Синельников с Лукашиным, и начальник производственного отдела Зеленин, и Мишка Забродин вместе с Катей, к удивлению Воронова. Но главное, пришел старый друг Воронова – Володька Терехин, тот самый Володька, с которым они хлебали армейский суп из одного котелка и который теперь стал вездесущим дальневосточным журналистом – он и корреспонденции пишет, и очерки, и черт знает чего только не пишет.

После нескольких шумных тостов, когда за столом стало оживленно и говорили кто во что горазд, Терехин потянул за собой Воронова, прихватил бутылку, и они вышли в обнимку в соседнюю комнату.

– Ну вот, старик, мы с тобой снова вместе. Встретились на краю земли. – Терехин поставил бутылку на стол и взял Воронова за плечи. – Дай-ка я на тебя погляжу.

– А ты вроде еще длиннее стал, – сказал Воронов, улыбаясь. – И уши у тебя будто отросли.

Терехин ощупал руками свои большие оттопыренные уши, беззлобно засмеялся:

– А ты все такая же язва! Эх, старик! Сегодня с рыбаками прихожу с моря, устал, как черт. Думаю, только бы дотащиться до дому. А мне говорят, что появился в нашей гавани Воронов, получил участок и уже шумит. Сколько же мы не виделись? Почти три года.

– Да, почти три. На Камчатке я изредка почитывал твои длинные очерки.

– Не могу коротко писать, беда моя.

– А ты восторгайся поменьше, оно и выйдет короче.

– Нельзя не восторгаться, Сергей. Ты смотри, что делается кругом. Вот на этом месте, где мы сейчас с тобой стоим, два года назад шумела тайга. А в бухте? Давно ли на рейде покачивались только старые кунгасы? А теперь пирсы железобетонные, новенькие сейнера! А молодежь! Сколько к нам едет орлов с запада! Это воспевать надо. Газета, братец мой, это – гимн нашему труду, а журналисты – поэты в прозе. – Он выкинул длинный худой палец. – О! Выпьем за журналистов!

– Ну ладно, давай выпьем, а там разберемся. – Воронов налил в стаканы водку. – Будь здоров!

– Как твои успехи в музыке? – спросил Терехин.

– Так же, как твои в поэзии. – Воронов ткнул его в бок, и оба засмеялись.

– Мы с тобой, так сказать, нештатные творцы. С нас взятки гладки, – сказал Воронов.

– Славно сказано. Выпьем за творцов. Терехин разлил остаток водки, выпили.

– А помнишь, Сергей, День Победы? Вечерняя Дворцовая площадь, море народу и сверкающий в огнях купол Исаакия!

– Врешь, бродяга! Купол Исаакия был весь заляпан серой краской.

– Ну, значит, мне показалось. Не в этом же суть, это детали. Главное – мы с тобой, два солдата-сапера, два будущих студента – строитель и филолог, идем вдоль Невы и мечтаем.

– Опять врешь! Мы просто горланили и были пьянее, чем сейчас.

– Не придирайся к деталям. Ты сказал, что, пока не построишь сотню домов, – не сядешь за пианино, а я поклялся написать сотню очерков, потом взяться за стихи.

– И полгода сочиняли песню, – усмехнулся Воронов. – Помнишь? «Ты далека, Россия, с ветрами буйными, с вихрями снежными…»

Он подошел к пианино и взял несколько резких аккордов.

– Помнишь? Кроме этих двух строчек, кажется, так и не продвинулись…

– Зато с каким жаром сочиняли…

– Кстати, почему – «Ты далека, Россия»? Этого я так и не понял.

– Мода была такая… Все куда-нибудь уезжали, кто в Германию, кто в Китай… Ну, как на стройке? Освоился?

– Вроде бы. Все тихо и гладко. Все как будто довольны, а особенно Лукашин.