сопки. Дома деревянные, грязные, с длинными коридорами, с косыми дверями и дырявыми дощатыми перегородками. Это были обыкновенные бараки, построенные каким-то рыболовецким трестом для вербованных рыбаков. Но один чудак завербовал в Молдавии три цыганских табора. Кочевать цыганам запретили. И не все ли равно куда было им ехать. Идти в море, ловить рыбу они наотрез отказались. «Мы ее туда не пускали, начальник…» А недели через две переселились в Приморск. Опустевшие бараки самовольно захватили офицеры и сверхсрочники…

Воронов с радостью переехал к Юпо и по вечерам пропадал теперь в бильярдной Дома офицеров.

Однажды он встретил там Синельникова.

– Хочешь с ним сыграть? – шепнул Юпо Воронову, кивая в сторону Синельникова. – Вот соперничек… Пантера, тигра!..

– Не хочу.

– Почему?

– Не нравится он мне.

– Глупости! Он отличный мужик, – сказал Юпо. – Я вас сведу сейчас.

У Синельникова как раз окончилась партия.

Юпо быстро подошел к молоденькому лейтенанту в артиллерийских погонах и что-то шепнул ему на ухо.

– Чья очередь? – спросил Синельников.

– Я свою уступаю, – сказал, краснея, лейтенант.

– Очередь моя… Но я передаю кий лучшему игроку. – Юпо демонстративно отдал кий Воронову и крикнул маркеру: – Папаша, открывай новый сеанс! Шарики запасные сюда! Новенькие!

Подошел маркер, молчаливый, горбатый старик, прозванный Квазимодой, и вывалил на стол из мешка все шары разом, словно картошку. Шары и в самом деле оказались новыми, без единой выбоинки. Юпо поставил их треугольником и подозрительно повел горбатым носом.

– Братцы, жареным пахнет. Кажется, кто-то горит. Это не ты, случаем, Петя?

– Цыплят по осени считают, – ответил Синельников и разбил шары.

Игра началась. Воронов ходил вокруг стола молчаливый и сосредоточенный. Он подолгу приглядывался к шарам, потом как-то внезапно сгибался и мгновенно бил, выбирая только крупные очки, на мелочь совершенно не обращая внимания. Удары его были резкие, сильные, красивые. Во всей игре чувствовался особый шик уверенного в себе и щедрого игрока. Он совершенно не интересовался битой, или, как говорят бильярдисты – «своим» шаром. И в этом был тоже шик. Играть с ним было легко. Синельников подбирал его небрежности и держался по счету вровень. Этот Воронов сегодня нравился ему, и, против обыкновения, за игрой он изредка перекидывался с ним фразами.

– Все в Нахаловке обитаете?

– На днях переехал.

– Где поселились?

– Пока на «Монблане».

– Значит, в гору пошли.

– Повезло.

– А какие у нас охотничьи угодья! – сказал Юпо.

– Это не по моей части, – ответил Воронов.

– А рыбалка?

– Не интересуюсь.

– Петр Ермолаевич, в таком случае покажите ему сикамбриоз. Все засмеялись.

Это слово на языке Юпо означало – крышка.

Счет у Воронова перевалил за шестьдесят. На столе осталось всего два шара. И тут Синельников применил жесткую тактику – он стал придерживать свой шар у торцовых бортов. Это он умел делать отменно. Дело в том, что с торцов бильярдный стол подходил близко к стенам, и поэтому с торца приходилось играть коротким кием. Для Воронова это было неожиданностью; коротким кием он бил плохо, начал нервничать и проиграл.

– Еще одну партию? – спросил Синельников.

– Нет, – отозвался Воронов. – Удар потерял. Утомился, должно быть.

Они втроем вышли из бильярдной.

– Что бы нам этакое сотворить, друзья мои? – сказал Юпо.

– Может, выпьем ради знакомства? – предложил Синельников. – У меня здесь машина. Заедем ко мне, посидим.

– Идея! – сказал Юпо. – А там видно будет.

– Я не против, – согласился Воронов.

– Пошли.

Возле Дома офицеров стоял «газик» Синельникова. Они сели в машину.

– В магазин завернем, – бросил через плечо Синельников.

– Как будем пить? – спросил Юпо. – Может, малую шведскую эстафету осилим?

– Ну тебя к аллаху с твоими эстафетами, – сказал Синельников.

– Мельчает народ, – мрачно изрек Юпо. – Раньше мы уж если сходились, так минимум брали большую шведскую. А малую шведскую всякий начинающий сопляк пил.

– А что это такое? – спросил Воронов.

– Слышал, Петя? Он спрашивает! Вот что значит гражданка – непросвещенный народ. – И, обернувшись к Воронову, Юпо пояснил: – Очень просто, малая шведская эстафета значит – три по двести. По стакану.

– А большая?

– А большая – три по триста.

В магазине взяли три бутылки коньяку, или, как выразился Юпо, – три банки. В дороге он предавался счастливым воспоминаниям.

– Н-да, было время… Понимали, что мальчикам повеселиться надо. Рестораны до четырех часов утра открыты… Бывало, придешь после культпохода: «Лялечка, три по три!» И несет она, моя милая, на подносике три пол-литра водочки и три огурца. Шик!

– Чему ты радуешься! – перебил его Воронов. – Тут плакать надо, а не радоваться. Все эти забавы от скуки нашей, а главное – от бедности. Кутеж с огурцом и водкой для нас уже событие. Высшую математику изучили и технику знаем, а вот по-человечески даже пить не умеем.

– Ого, да ты из современных! – воскликнул Юпо. – Эх, вы, бдительные. Что вы понимаете? Раньше мы в столовой коньяк распивали и служба шла. А теперь в проходной обнюхивают тебя, как бобика: не пахнет ли спиртным? И чуть что, трах – и за борт. Каких людей посписывали с флота!

Синельников занимал половину небольшого коттеджа, обнесенного высокой оградой. В трех маленьких комнатах было тепло и уютно; на стенах висели рога сохатого, изюбря, косули, совиные чучела. Возле дивана и кровати валялись медвежьи шкуры; над кроватью висели ружья, охотничьи ножи и кортик.

Разглядывая все эти богатства, Юпо каждый раз говорил одно и то же:

– Живут же люди! Прямо черный барон этот Синельников.

На Воронова охотничье оружие и трофеи не произвели никакого впечатления, и он молча сидел на диване. Синельников возился над банками крабов и скумбрии.

– Петя, а чего бы тебе не жениться? Имея твои хоромы, можно такую птичку певчую отхватить! Прямо московскую канареечку.

– Птички хороши те, что на воле порхают. А канарейки, мой милый, нравятся тогда, когда они в чужих клетках. Своя быстро надоедает. Знаю по личному опыту. Я еще не настолько стар, чтобы довольствоваться одной и той же клеточной канарейкой. Кстати, а почему ты без своей канарейки?

– Пока обхожусь ширпотребовской… И потом, у меня есть невеста… Ребенок! Да. С первого курса… И представь – письма мне пишет. Эпистолярная любовь – это, братцы, деликатес.

– Бедный ребенок, – сказал Воронов.

– Ба! – воскликнул Юпо. – Я совсем забыл предупредить тебя, Петр. Осторожно, здесь присутствует возвышенная любовь.

– Перестань паясничать! – Воронов зло посмотрел на Юпо.

– Ну, баста! – Юпо растопырил пальцы. – Кроме шуток, тут дело серьезное. Мы люди свои, и нам нечего таить друг от друга. А ты, Серега, извини. Не при тебе бы так пошло чесать языки. – Он обернулся к Синельникову. – Ну, где же коньяк?

– Есть такое дело! – Синельников разлил