Шрифт:
Закладка:
Военное искусство, например, интересовалось до сих пор влиянием перебежек лишь на понижение результатов стрельбы. А было бы любопытно развернуть методами современной психотехники картину понижения способности человека к критической оценке и топографической ориентировке под влиянием нескольких стремительных перебежек.
В позиционный период исходная обстановка и все нужные данные точно фиксировались. Заснятые самолетами фотографии устраняли все недоразумения с ориентировкой. Руководство артиллерийским огнем опиралось на съемки безукоризненной точности. На фронте работали геодезические инструменты. Издавались точные планы крупного масштаба линии своего фронта, важнейших ориентиров и неприятельского расположения. В маневренный период войны этот базис централизованного управления может оказаться чрезвычайно ограниченным.
Мы продемонстрируем угрозу, заключающуюся в недостаточной достоверности тактического факта, сперва на опыте заключительного эпизода маневренного периода на западном фронте в 1914 г., затем на личном опыте на русском фронте [...]
***
Служба штабов наиболее четко в мировую войну была поставлена во французской и германской армиях. Несмотря на это, мы наблюдали на примере Ипра 2-км полосу тактических сомнений на фронте целой армии. Русские штабы работали много слабее, и мы не будем затруднять читателя картиной несоответствия действительности и данных штабов. Бюрократическое творчество последних представляет особенно мрачную сторону войны. Слова и дела разошлись по разным дорогам — так проигрывалась война и разлагалась армия. Но явления, отмеченные под Ипром, полностью подтверждаются и русским опытом.
Чем слабее штабная работа, тем большую чувствительность проявляет она к качеству картографического материала. В сентябре 1915 г. значительная часть русского фронта была вытеснена из пограничных районов в ту часть Белоруссии, для которой имелись только очень устаревшие 3-верстные карты. Это обстоятельство резко отразилось на управлении, в корне обессилив тактическое руководство сверху. Действительно, разобраться в искаженных непониманием местности донесениях, прибывавших с фронта, стало почти невозможно. Чем хуже план, тем больше надо стараться увидеть своими глазами, тем больше и точнее надо зарисовывать местность, тем важнее прилагать ко всему отчетливые кроки. Эту сторону наладить не удалось, и в тактическом отношении конец маневренного периода 1915 г. представляет наибольший сумбур.
Русский фронт представляет особую поучительность в том отношении, что здесь часто имели место относительно глубокие атаки (4-6 км). Мне пришлось руководить 4 такими успешными атаками в роли командира полка. Первое замечание, которое они вызывают, — никогда нельзя знать, куда попадет рота, которая понеслась вперед. Под влиянием различных факторов (пулеметный обстрел, наличие подступа, обнаружение ценного трофея в виде не успевшей отступить батареи и т.д.) отдельные перволинейные пехотные части, если наступление ведется не по рубежам, а нацеливается в глубину, легко сбиваются с направления даже на 45° и могут оказаться в конце атаки на несколько километров в сторону от цели.
Второе замечание: нельзя оставлять без проверки донесение лучшего ротного командира, пробежавшего под огнем 5 км и только что стрелявшего из револьвера в рукопашной схватке. Обычно доносится о выполнении порученной задачи, хотя в действительности была бы достигнута совершенно другая цель.
Особенно памятен мне следующий случай. При атаке австрийского тет-де-пона у впадении Иквы в Стырь (7 июня 1916 г.) лучший ротный командир, Ходский, получил задачу следовать вдоль р. Стыри и овладеть сел. Подгайцы. Неожиданно от него попадает к командиру следующее донесение: “Овладел сел. Подгайцы, захватил на плечах неприятеля большой мост через р. Стырь, взял около 300 пленных”. В действительности командир роты Ходский вышел не на фланг австрийцев, а прорвал центр и овладел не крестьянским селением Подгайцы, а крупным еврейским местечком Тарговицы, совершенно не похожим на деревню, и захватил капитальный мост в 600 м длиной, только не через Стырь, а через Икву. И это был высокограмотный прапорщик, из студентов 5-го курса Лесного института, вполне знакомый с топографией. Корень ошибки лежал в условиях рукопашной схватки, в которых Ходский находился полчаса во главе своей роты.
Из 4 глубоких атак, о которых я говорил, в трех случаях имелись тенденции к наращению “слоеного пирога”. В тылу у наступающих частей оставались никем не связанные части противника. В бою под Дукштами 30 августа 1915 г. в тылу полка осталось 70-80 германских ландверистов, забытых в перелесках: они ночью устроили штыковую атаку через фронт полка, пробиваясь к своим. В бою 29 декабря 1915 г. сел. Петликовце-Нове было взято с налету и быстро пройдено полком. Его обороняла австрийская рота из поляков, находившаяся в охранении. Наполовину она была уничтожена, наполовину попряталась по хатам. Через час, когда фронт ушел на 2 км вперед, а в селении устраивался штаб полка, поляки вышли на окраину и открыли огонь по подходившему батальону соседнего полка. Тот отвечал огнем, перешел в атаку и второй раз взял приступом селение, причем его огнем в резервных ротах моего полка было ранено 40 человек. Отдельных поляков, прятавшихся в хатах, находили еще через 6 дней. Наконец, при взятии Торговицы 7 июня 1916 г. в небольшом, но густом лесу восточнее местечка, в 1 км в тылу заночевавшего полка, осталось свыше 300 австрийских ландштурмистов, не успевших сдаться при нашем быстром наступлении. Глубокой ночью они открыли сильнейший огонь по полку дивизионного резерва, который подошел к этому леску, чтобы заночевать в нем. Этот бой в тылу совпал с огневой паникой австрийцев на фронте: полк оказался в огневом кольце и у многих испытанных солдат
