в привычный нам масштаб, то получится следующая картина: войска собираются по железным дорогам в португальские гавани, перевозятся морем в бельгийские и голландские порты и оттуда вновь следуют по железным дорогам через Центральную Европу к границам Белоруссии.

Легко составить себе представление, насколько такие перевозки являются более трудными и медленными, нежели развертывание в обычных европейских условиях. При этом еще следует учесть, что в Европе для перевозки через Бельгию, Германию и Польшу имелась бы в распоряжении железнодорожная сеть протяжением в 100 000 км, а японская армия в пределах Кореи и Маньчжурии располагает только 12 000 км железнодорожных путей — в 8 раз меньше. Так как ширина колеи этой сети (1,435 м) значительно больше, чем японских железных дорог (1,06 м), то подвижной состав этих дорог не может быть усилен. При этом все линии, за исключением Южноманьчжурской железной дороги, являются одноколейными.

Чтобы доехать до цели, надо совершить 3 посадки и 3 высадки из вагонов и пароходов. Переезд морем представляет свои опасности и связан с очень деликатной операцией прикрытия его с воздуха и от подводных лодок. Эта морская операция заслуживает величайшего внимания, но она лежит вне нашей темы. Отметим лишь здесь, что наличие опасности на море требует системы конвоирования морских транспортов, а последняя в 1,5-2 раза увеличивает потребность в пароходах и в 1,5-2 раза удлиняет время переезда; требуется величайшее напряжение работы всех легких судов военного флота и значительные расходы на вооружение коммерческих пароходов, массовую упаковку мин, сетей и пр., а также большой расход сил авиации на патрулирование над морем. При этом необходим трехнедельный срок мобилизации и приспособления к перевозкам коммерческих пароходов. Расходы на транспорт являются одним из существенных слагаемых в сумме издержек войны, и заморские предприятия, естественно, обходятся особенно дорого...

Все эти моменты нам было необходимо отметить для обоснования того положения, что японской стратегии приходится считаться с чрезвычайно длительным начальным периодом войны, превосходящим в 5, а может быть и больше, раз длительность начального периода в европейских условиях, несмотря на стремление японцев возможно облегчить состав своих армий. Вместо европейских недель начальный период должен учитываться японцами месяцами.

Японская стратегия не может расценивать длительность начального периода иначе, как крупное зло. Длительный период бездействия наземных войск являлся бы плюсом с точки зрения доктрины Дуэ, так как это — золотое время для попытки тяжелых бомбардировщиков самостоятельными действиями покончить войну. Но японская стратегия, как мы уже указывали, исключает доктрину Дуэ из обихода своего мышления. Начальный период является также удобным моментом для использования особенно подвижных войск, в частности механизированных частей. Но последние в Японии почти отсутствуют. Флот, конечно, может использовать начальный период, но лишь для второстепенных и демонстративных действий.

Таким образом, с японской точки зрения начальный период является лишь тяжелым испытанием для войск прикрытия, моментом свободного проявления активности противника, существенной необходимости оборонительных действий на широких фронтах. В течение начального периода не только ореол непобедимости, которым японцы обязательно окружают свои войска, может значительно потускнеть, но и могут быть утрачены важные позиции.

Отсюда ясно, что японская стратегия стремится возможно уменьшить длительность начального периода. Поскольку она твердо уверена в том, и имеет для этого все основания, что инициатива агрессии останется за ней, она имеет возможность добрую первую, и самую опасную, половину начального периода отнести на мирное время, применяя метод вползания в войну вместо открытого одновременного приступа к мобилизации. Скрытость является подлинным козырем японского военного искусства. Выстрелы и авиабомбы последуют уже после того, как значительная доля стоящих перед японской стратегией трудностей развертывания крупных сил на материке будет преодолена.

Для японской стратегии мы считаем наиболее характерным не внезапное нападение на Порт-Артурскую эскадру в ночь на 9 февраля 1904 г., без объявления войны, а начатую в тайне за 54 дня до того скрытую мобилизацию частей 1-й армии. Повторение подобного приема тем более вероятно, что условия, в которых находится японская армия, исключают молниеносность ее развертывания и возможность захвата инициативы в первые же дни войны.

Чтобы уменьшить неприятность длительного начального периода, японская стратегия будет стремиться не к одновременному достижению готовности на всех фронтах, а к решительному предпочтению при перевозках по сосредоточению тех, которым предстоит разрешение наиболее существенных наступательных задач.

На других же фронтах потребуется выигрывать время, для чего фронт развертывания будет осажен на несколько сот километров от границы, что в условиях приграничных пустырей может быть осуществлено достаточно безболезненно. Таким образом, развертывание отчасти будет носить последовательный характер и будет представлять своего рода “бег от моря”.

Первенство оперативного элемента над тактическим

 Оперативные и тактические взгляды не могут быть заострены вообще. Военная доктрина слагается лишь путем постоянной примерки их к одному и тому же театру войны, который для данного государства является главным. В Японии такое доминирующее значение принадлежит Маньчжурии. Карта этой страны, тесно связанной с новейшей военной историей Японии, запечатлевается на каждом изгибе японской военной мысли.

Площадь Маньчжурии почти втрое больше площади, занимаемой Германией (точное отношение — 100:36). От станции Маньчжурия до Пограничной по прямому направлению — 1481 км, а окружным путем, по советским железным дорогам, — 3384 км. Эти цифры дают нам представление о значительных просторах, которые являются ключом к пониманию основ японского военного мышления.

С японской точки зрения, теснота Европы ведет к такому засилию тактики, которое неуместно в масштабах Азии. Европейские театры войны оказались пересеченными сплошными фронтами, которых Азия пока не знает. А эти сплошные фронты свели оперативное искусство европейцев к жалкой роли, особенно печальной на тесном и загроможденном франко-германском фронте. Даже такой крупный оператор, как Людендорф, вступив на этот фронт, утратил всякую оперативную перспективу и прочно завяз в тактике. Единственный оперативный маневр, который возможен на таком тесном сплошном фронте, — это сужение разграничительными линиями полос действий дивизий для образования, по немецкому выражению, центра тяжести боя.

Сохраняется лишь одна возможность прорыва, разработка которого составляет все содержание французской военной школы. Не только дивизии и корпуса, но и армии и фронты полностью затопляются вопросами тактики. Оперативное искусство сводится к нулю, к оперативной арифметике, к подсчету требуемого для прорыва снабжения и кругооборота транспорта. Сражение обращается в простое соразмерение сил сторон, как это подчеркивал еще великий враг всякого маневрирования —