в "жизненный опыт" — принимать такое решение, которое легче всего было бы объяснить, а затем и в жизни будут стремиться руководствоваться общепризнанными шаблонами, так, чтобы каждый шаг в тактике был так банален, настолько не привлекал бы к себе ничьего внимания, что ответственность принимающего решение лица становилась бы совершенно неуловимой. Очень часто, под видом тактических задач, проходится на самом деле курс — как отписаться от тактической ответственности.

Настоящий бюрократ каждую бумажку снабжает “основанием” — ссылкой на какое-либо, свыше идущее, распоряжение или закон. Ни один бюрократ не вносит в дело своего сердца, своей воли, а всегда творит волю пославшего его — это основная заповедь бюрократизма. И этот элемент широкой струей вливается в тактику. Принявшему решение начальнику сейчас же подносится роковое: “Почему. Укажите основание решения”; этот обвинительный акт, требующий оправдания решения, является как бы бесплатным приложением к каждой тактической задаче. И вместо начальника или генштабиста на тактических задачах вырабатывается адвокат.

Сколько непризнанных, быть может, адвокатов прошло мимо нас в битых, не пригодных к боевой обстановке генералах. Между адвокатским и тактическим мышлением пролегает существенная разница. Вообразите себе кривую, идущую горой, и на вершине, в перегибе, поставьте отметку — это момент факта, решения. Адвокатское мышление берет ее за исходную точку, за данную, и будет спускаться от нее вниз, будет оправдывать ее, будет находить тысячи причин, тысячи мотивов ее неизбежности, необходимости и т.д. Для тактического — настоящего тактического — мышления факт, решение не исходная, а конечная точка; оно все на подъеме, его корни в исследовании и изучении обстановки данного конкретного случая; те мотивы, которые для адвокатского мышления являются конечным достижением, для тактического мышления являются началом; точка же, с которой адвокат начал решение, для тактики является концом.

Были, есть и будут переодетые в мундир генерального штаба оперативные адвокаты, или, чтобы не обижать почтенного бывшего сословия, оперативные софисты, у которых был неисчерпаемый запас оправданий и мотивов для любого решения и которые принимали заказ на оперативный доклад о необходимости ударить неприятеля в правый фланг, составляли его блестяще и, если начальство успевало передумать, изготовляли не менее веский доклад о том, что безусловно предпочтительнее ударить неприятеля в левый фланг, или вовсе воздержаться. Гибкость и податливость тактической мысли проституируют ее и вызывают в армии губительное для дела презрительное отношение к тактике и военному искусству.

Педагогия, мне представляется, должна возвысить свой голос в вопросе о способе ведения тактических задач. Обучающийся, принявший решение, ставит точку по всем принципиальным вопросам и должен быть искушаем только по технической части — разработке приказов, вычерчиванию схем. После решения никаких объяснений существовать не должно. К этому волеизъявлению должно быть такое же почтение, как к непререкаемости вошедшего в силу судебного приговора.

Но как помочь обучающемуся усвоить правильные навыки в тактическом мышлении? Где и как, на тактических задачах, организовать разбор решения исполненной работы по существу? Несомненно, на восходящей кривой, т.е. в период, предшествовавший решению. Не почему задача решена так, а не иначе, должно быть вопросом руководителя, а как пришел обучающийся к такому решению и обучающийся должен научиться, лично или письменно, докладывать свой путь анализа заданных условий обстановки и местных данных, приводящий его к определенному выводу-решению. Эта работа мысли много труднее, чем оправдание уже принятого решения, и поэтому обращение на эту сторону тактических задач усиленного внимания на практике встречается достаточно редко.

Сведем тактическую задачу к простейшему виду. Обыденно она решается так: я выскочил в окно потому, что дверь была заперта; надлежит же: дверь заперта — я прыгаю в окно. Читатель подметит разницу между оправданием и выводом. Она — далеко не пустяшная с точки зрения борьбы с софистикой в тактическом мышлении и лелеянии любви к ответственности.

Летом 1904 года, в горах Маньчжурии, дозорный моей роты, неожиданно встретясь в ущелье с японским офицером, ехавшим во главе разъезда, застрелил его. Стрелок докладывал мне, что, когда они, выйдя из-за угла скалы, внезапно оказались лицом друг к другу, он испугался и выстрелил; а японский офицер, при неожиданной встрече, засмеялся, схватился за саблю, и так со смеющимся лицом и распростился с жизнью. Этот смех поразил стрелка и поразил еще в большей степени меня; тяжело воевать с людьми, которые приходят в смешливое настроение, когда в пяти шагах на них устремляется винтовка. Вероятно, японцу приходилось рубить до сих пор лозу, и он пришел в радостное настроение от возможности попытать свою силу на деле.

Тяжелые неожиданности несет за собой война. Страшную ответственность за тысячи жизней. И мне кажется, что армия, в которой начальники с улыбкой встречают всякую неожиданность и радостно взваливают на себя ответственность — будет непобедима.

Военная наука и революция. 1921. Кн. 2. С. 177-180.

Тактический факт

 В XX веке искусство тактики безусловно развивается в сторону централизации и планирования в управлении. В буржуазных армиях резкие сдвиги в этом отношении оказались тесно связанными с позиционным характером мировой войны. Однако было бы ошибочно связывать тенденции к централизации управления только с условиями борьбы на сильно укрепленных позициях.

Эта тенденция тесно связывается с растущей ролью военной техники. Последняя позволяет приравнять по силе любой фронт, возникающий в маневренном бою, сильно укрепленной позиции, против которой отдельные, лежащие вне общего планомерного нажима акты окажутся недействительными. На замену прежнего равномерного насыщения техникой войскового фронта необходимость пробить твердую корку неприятельского сопротивления вызывает к жизни крупные технические резервы высшего командования. Таким образом техника из оружия тактического перерастает в оружие оперативное, по природе своей требующее централизованного и планомерного использования.

Значение техники для социалистической революции не требует комментариев. Также ясно, что тактика Красной армии может строиться только на самом широком и всестороннем использовании техники. В тактике Красной армии больше всего получают отражение прогрессивная тенденция к наиболее полному применению техники и тесно связанная с этим централизация и планирование управления. На штабы Красной армии выпадает поэтому задача более глубокая и ответственная, чем на штабы буржуазных армий. Красные штабы должны уметь осуществить в маневренных условиях методы, которые применялись раньше лишь при наличии длительных пауз позиционной борьбы.

Одна из величайших