как старик, скрывающий или хвастающийся своими годами. Он был честным, прямолинейным занудой, щедрым филантропом, любезным хамом, пылающим патриотом, презирающим титулы, отказавшимся от королевского предложения о дворянстве. Но все это неважно; он был величайшим рисовальщиком своего времени и величайшим пастелистом в истории Франции.

Людовик XV, сидящий перед Ла Туром для портрета, был раздосадован тем, что тот часто хвалил иностранцев. «Я думал, вы француз», — сказал король. «Нет, сир, — ответил художник, — я пикарец, из Сен-Кантена». Он родился там в семье преуспевающего музыканта, который предложил сделать из него инженера. Мальчик предпочитал рисовать картины; отец упрекнул его; Морис в пятнадцать лет бежал в Париж, затем в Реймс, потом в Камбрэ, писал портреты то тут, то там. В Камбрэ английский дипломат пригласил его в Лондон в качестве гостя. Морис поехал, заработал денег и веселья, вернулся в Париж и выдал себя за английского художника. Розальба Каррьера была в Париже в 1721 году; ее пастельные портреты искали все знатные особы — от регента до новейших нуворишей. Ла Тур обнаружил, что такое рисование цветными мелками больше подходит его суматошному темпераменту, чем терпеливая проработка маслом. Путем многолетних проб и ошибок он научился добиваться с помощью мела таких оттенков и тонкостей цвета и выражения, с которыми не мог сравниться ни один другой портретист того времени.

Когда он выставил некоторые из своих портретов в Салоне 1737 года, художники, пишущие маслом, начали опасаться конкуренции с мелками. Три его пастели стали предметом обсуждения в Салоне 1740 года; портрет президента де Рье в черной мантии и красной мантии магистрата стал триумфом Салона 1741 года; портрет турецкого посла был осажден восхищенными зрителями в 1742 году. Вскоре весь модный мир потребовал превращения в мел. Встреча Ла Тура с королем стала исторической. Художник начал с того, что возразил против выбранной комнаты, которая пропускала свет со всех сторон. «Что, по-вашему, я должен делать в этом фонаре?» — ворчал Ла Тур. «Я специально выбрал эту уединенную комнату, — ответил король, — чтобы нас не прерывали». «Я не знал, сир, — сказал Ла Тур, — что вы не хозяин в своем доме». В другой раз он выразил сожаление, что у Франции нет достаточного флота; король лукаво возразил: «А как же Верне?» — который писал морские пейзажи, переполненные кораблями. Когда Ла Тур обнаружил, что Дофин дезинформирован по какому-то делу, Ла Тур сказал ему: «Вы видите, как легко люди вашего рода позволяют мошенникам водить себя за нос».

Несмотря на его огорчительную откровенность, Академия в 1746 году приняла его в полноправные члены, что было свидетельством мастерства. Но в 1749 году, подталкиваемая художниками-масляниками, она решила больше не принимать работы в пастели. В 1753 году один художник пожаловался, что «месье де Ла Тур настолько развил искусство пастели, что может вызвать отвращение к масляной живописи». Ла Тур отбивался ругательствами и шеф-поварами.

У него был соперник в пастели; Жану Батисту Перронно отдавали предпочтение Лемуан, Удри и другие академики. Ла Тур попросил его написать портрет Ла Тура; Перронно согласился и создал шедевр. Ла Тур щедро заплатил ему, но затем нарисовал себя на одном из самых откровенных автопортретов. Он договорился с Шарденом, чтобы эти два портрета были выставлены рядом в Салоне 1751 года. Все согласились, что автопортрет превосходит портрет Перронно. Ла Тур до сих пор победно улыбается в Лувре.

Здесь же находится портрет, с которым он бросил вызов Буше, — единственная пастель, которую он выставил в 1755 году. Он едва не упустил эту возможность. Когда пришло приглашение написать самую знаменитую женщину царствования, он ответил: «Любезно сообщите мадам де Помпадур, что я не выхожу рисовать». Это был его способ выманить удачу путем отступления. Друзья умоляли его уступить; он послал весточку, что придет, но при условии, что никто не будет прерывать заседание. Приехав, он снял гетры, расстегнул туфли, отбросил парик и воротник, покрыл голову тафтяной шапочкой и начал рисовать. Вдруг дверь открылась, и вошел король. Ла Тур запротестовал: «Вы дали мне обещание, мадам, что ваша дверь останется закрытой». Король рассмеялся и попросил его возобновить работу. Ла Тур отказался. «Я не могу повиноваться вашему величеству. Я вернусь, когда мадам останется одна…. Я не люблю, когда меня прерывают». Король удалился, а Ла Тур закончил заседание.

Из двух самых известных портретов Помпадур портрет Ла Тура более основателен, чем портрет Буше; он менее яркий по цвету, менее изысканный по отделке и деталям, но более зрелый по выражению и интерпретации. Ла Тур изобразил маркизу, несомненно, по ее собственному предложению, как покровительницу искусства, музыки, литературы и философии. На соседнем диване — гитара, в руках — несколько нотных листов, на столе — глобус, портфель ее собственных гравюр, «Генриада» Вольтера, «Esprit des lois» Монтескье и IV том «Энциклопедии» Дидро.

Когда Ла Тур закончил работу над портретом, он запросил гонорар в размере 48 000 ливров. Мадам, хоть и была экстравагантной, посчитала это немного de trop; она послала ему 24 000 ливров золотом. Ла Тур предложил отправить деньги обратно. Шарден спросил его, знает ли он стоимость картин в Нотр-Даме, среди которых были шедевры Ле Брюна и Ле Сюра. «Нет», — признался Ла Тур. Шарден подсчитал, что их общая стоимость составляет 12 600 ливров. Ла Тур, скорректировав свою точку зрения, согласился на 24 000 ливров. В целом он брал плату за свои портреты в зависимости от достатка натурщиков; если они возражали, он отсылал их без портрета. Вероятно, он сделал исключение для Вольтера, Руссо и д'Алембера, поскольку горячо восхищался философами и откровенно признавался, что сам утратил религиозные убеждения.

Возможно, из-за высоких гонораров он пользовался всеобщим спросом. Благодаря ему мы знаем ведущих личностей эпохи; он стал пантеоном в пастели. Он нарисовал прекрасные портреты королевы, молодого дофина и скромной дофины, и прима-балерины Ла Камарго; ему удалось придать Руссо приятный и здравомыслящий вид; В одной из своих лучших работ он изобразил Мориса де Сакса, красивого победителя армий и женщин; Он уловил весь огонь жизни в глазах своего друга, художника Жана Рес-тута; а для автопортрета, который сейчас висит в Амьене, он нарядился в шелка, кружева и парик. Несмотря на грубые манеры, беззаконные капризы и непредсказуемые настроения, его принимали в аристократических домах, в кругу месье де Ла Попелиньера в Пасси, в салоне мадам Жоффрен. Он был в