и сердца и будет принят, поклялась отправить его в колонии. Узнав об этом, Адриенна написала госпоже де Ферриоль (22 марта 1721 года), заверив ее, что будет препятствовать обращениям юноши:

Я буду писать ему все, что вы пожелаете. Я никогда больше не увижу его, если вы этого захотите. Но не угрожайте отправить его на край света. Он может быть полезен своей стране; он может быть отрадой для своих друзей; он увенчает вас удовлетворением и славой; вам нужно только направить его таланты и дать действовать его добродетелям».

Она оказалась права: д'Аржанталь стал членом совета Парижского парламента. На восемьдесят пятом году жизни, перебирая бумаги, оставшиеся от матери, он наткнулся на это письмо, о котором раньше ничего не знал.

Адриенна, в свою очередь, испытала весь восторг и опустошение от любви и отверженности. Часто на ее представления приходил молодой принц Морис Саксонский, еще не раздувшийся от побед, но такой красивый и романтичный, что, когда он пообещал ей свою пожизненную преданность, она подумала, что это и есть тот герой, которого она так долго ждала. (Когда речь заходит о клятве в пожизненной преданности, у мужчин столько же жизней, сколько у кошки). Она приняла его как своего любовника (1721), и некоторое время они жили в такой воркующей верности, что Париж сравнивал их с влюбленными черепахами Лафонтена. Но молодой солдат, уже ставший лагерным маршалом, мечтал о королевствах; мы видели, как он бежит в Курляндию в поисках короны, наполовину финансируемый сбережениями Адриенны.

В его отсутствие она утешала себя тем, что основала салон. Не без интеллектуальной пользы она усвоила элегантность Расина и идеи Мольера; она стала одной из самых образованных женщин во Франции. Ее друзьями были не случайные поклонники, а мужчины и женщины, которым нравился ее ум. Фонтенель, Вольтер, д'Аржанталь, граф де Кайлюс регулярно приходили к ней на обеды, и некоторые титулованные дамы с удовольствием присоединялись к этой блестящей компании.

В 1728 году побежденный солдат удачи вернулся в Париж. Отсутствие охладило его железы; он обнаружил, что Адриенна старше его на четыре года — сейчас ему тридцать шесть; и дюжина богатых женщин предлагала разделить с ним постель. Одна из них была почти такой же королевской особой, как и он сам, — Луиза де Лотарингия, герцогиня де Буйон, внучка знатного польского героя Яна Собесского. Она так смело выставляла Мориса в своей ложе в Театре Франсе, что Адриенна стояла лицом к ложе, когда с некоторым акцентом декламировала гневные строки из «Федры» Расина:

Я не буду указывать на этих женщин. Qui, portant dans le crime une tranquille paix, У нас есть фронт, который никогда не огрубеет

— «Я не из тех дерзких женщин, которые, совершая преступления с показным спокойствием, научились прикрываться тем, что никогда не краснеет от стыда».

В июле 1729 года Симеон Буре, аббат и художник миниатюр, сообщил мадемуазель Лекуврер, что два агента одной придворной дамы в масках предложили ему дать актрисе отравленные таблетки, за что он должен был получить 6600 ливров. Адриенна сообщила в полицию. Они арестовали аббата и подвергли его суровому допросу, но он продолжал упорствовать в своей истории. Она написала лейтенанту полиции характерное письмо, в котором просила освободить аббата:

Я часто и подолгу разговаривал с ним и заставлял его говорить, и он всегда отвечал связно и толково. Не то чтобы я желал, чтобы то, что он сказал, было правдой; у меня во сто крат больше оснований желать, чтобы он сошел с ума. Ах, дай Бог, чтобы я только попросил его о помиловании! Но если он невиновен, подумайте, месье, с каким интересом я должен относиться к его судьбе и как жестока для меня эта неопределенность. Не обращайте внимания на мою профессию и рождение; обратите внимание на мою душу, которая искренне и обнаженно раскрывается в этом письме.

Однако герцог де Буйон настоял на том, чтобы аббат был задержан. Через несколько месяцев его освободили, и он продолжал придерживаться своей версии. Мы пока не знаем, была ли она правдивой.

В феврале 1730 года мадемуазель Лекуврер начала страдать от поноса, который с каждым днем становился все сильнее. Она продолжала играть свои роли в театре, но в начале марта ее пришлось вынести из театра в обмороке. 15 марта, из последних сил, она сыграла Иокасту в «Эдипе» Вольтера. Семнадцатого числа она легла в постель, истекая смертельной кровью от сильного воспаления кишечника. Марешаль больше не приходил к ней; только Вольтер и д'Аржанталь сопровождали ее в этом трагическом и унизительном конце. Она умерла 20 марта на руках у Вольтера.

Поскольку она отказалась от последних церковных обрядов,11 каноническое право запрещало хоронить ее в освященной земле. Друг нанял двух факельщиков, чтобы они отвезли ее тело в карете и тайно похоронили на берегу Сены, на месте, которое стало улицей Бургундии. (В том же 1730 году Энн Олдфилд, английская актриса, была похоронена с публичными почестями в Вестминстерском аббатстве). Вольтер написал (1730) поэму «Умерла мадемуазель Лекуврер», в которой страстно осудил унизительность этого погребения.

Все чувства переполнены смертельной болью, Я вижу со всех сторон прекрасные произведения искусства. С'écrier en pleurant, «Melpomène n'est plus!». Que direz-vous, раса будущего, После того, как вы узнаете, что флетриссант наносит травму Что в этих дезолированных искусствах делает людей жестокими? Они не хотят заниматься сексом В Грецкой империи есть свои авторы. Я был в восторге от этих императриц; Ситуация, в которой нет ничего особенного, преступна!