небольшое состояние, но его снова обкрадывают. Манон оставляет его ради богатого старого сластолюбца, объясняя в записке: «Я работаю, чтобы сделать моего шевалье богатым и счастливым». Он вместе с ней вступает в заговор с целью выманить у старика деньги; им это удается, они скрываются, их арестовывают. Ее помещают в общую больницу как проститутку, его отправляют в монастырь. Из него он сбегает, застрелив носильщика, охранявшего ворота. Он одалживает деньги и подкупает служителей больницы, чтобы те позволили Манон сбежать. Она клянется ему в вечной любви.

Когда их средства иссякли, она позволяет богатому наследнику устроить ее в качестве любовницы. Ее снова арестовывают, и отец де Грие уговаривает власти депортировать ее. Де Грие пытается спасти ее в пути; потерпев неудачу, он отправляется с ней в Новый Орлеан. Там она учится терпеть бедность и хранить полную верность де Грие. Они возвращаются к религиозным обрядам. Но в нее влюбляется сын колониального губернатора. Поскольку она и де Грие так и не смогли заключить законный брак, губернатор использует свое право отдать ее любому колонисту; он предлагает ей принять его сына. Де Грие убивает сына на дуэли. Он и Манон бегут из Нового Орлеана в пустыню пешком. После изнурительных миль она теряет сознание и умирает. «Два дня и две ночи я оставался с губами, прижатыми к лицу и рукам моей дорогой Манон». Он своими руками роет ей могилу, хоронит ее и ложится на могилу, чтобы умереть. Но его добрый друг Тибурж, приехавший тем временем из Франции, находит его и отвозит в Кале, к маркизу, чтобы тот рассказал свою историю.

Манон Леско» стала источником целой плеяды романтиков-лармоянцев, романтиков, мокрых от слез. Каждая женщина, даже если она не «в душе грабительница», плачет над могилой Манон и горем де Грие, прощая ей финансовые хитрости и его каитифские преступления. Прево взял новую ноту, наделив своего героя и героиню таким количеством недостатков; он сделал их реальными, показав высшую любовь Манон к удовольствиям и способность ее любовника к паразитизму, обману, воровству и убийству; она — старый тип героини, он — несомненно, новый тип героя. Книга могла бы достигнуть еще большей силы, если бы его оставили умирать на могиле Манон.

Возможно, Прево рассказывал эту историю с таким чувством, потому что сам обладал всем пылом де Грие. Это была автобиография до события. Но он не был паразитирующим бездельником. Он перевел на французский три огромных романа Ричардсона, и эти переводы положили начало во Франции тому увлечению Ричардсоном, которое нашло столь разнообразное выражение у Руссо и Дидро. Он перевел «Жизнь Цицерона» Миддлтона и «Историю Англии» Хьюма. Он написал несколько небольших романов и много томов «Женской истории путешествий». В 1733 году в Амстердаме он влюбился в чужую любовницу. Узнав, что бенедиктинцы добились приказа о его заключении в тюрьму, он бежал в Англию, прихватив с собой даму. В Лондоне он зарабатывал на хлеб репетиторством. 15 декабря он был арестован по обвинению одного из своих учеников в том, что подделал вексель на пятьдесят фунтов — преступление, за которое по закону полагалась смерть. Вскоре его освободили по неизвестным причинам. Он вернулся во Францию (1734) и вновь вступил в бенедиктинский орден. В 1753 году он был назначен в приорство Сен-Жорж-де-Генн.

Его смерть десять лет спустя привела к легенде, которую внучатая племянница рассказала Сент-Бёву как факт: Прево был поражен апоплексией во время прогулки в лесу Шантильи; врач, посчитав его мертвым, вскрыл его, чтобы найти причину смерти; Прево был жив, но вскрытие убило его. В настоящее время эта история в целом отвергается.

Влияние Прево было огромным. Она участвовала в создании «Новой Элоизы» Руссо; она подвигла трогательного, нежного сердцем Дидро на написание сентиментальных drames larmoyants; она приняла совершенно идеалистический оборот в «Поле и Вирджинии» Бернардина де Сен-Пьера; она вновь появилась в «Даме в камелиях» (1848) Дюма-сына; она играла роль в романтическом движении, пока Флобер не представил «Мадам Бовари» (1857); и Манон по-прежнему живет и умирает в опере.

IV. НЕЗНАЧИТЕЛЬНЫЕ ТРАВМЫ

Еще один аббат возвращается в нашу историю, и на этот раз мы должны отдать ему должное. Мы видели, как Шарль Ирене Кастель, аббат де Сен-Пьер, шокировал дипломатов в Утрехте (1712 г.) «Памяткой по восстановлению мира», которая должна была очаровать Руссо и Канта. И мы видим, как он предлагает клубу «Антресоль» набор идей и реформ, настолько передовых, что кардинал Флери почувствовал вдохновение, чтобы закрыть клуб и спасти государство (1731). Что это были за идеи?

Как и многие другие бунтари, его ум был обострен иезуитским образованием. Ему не потребовалось много времени, чтобы избавиться от народной веры; и хотя он продолжал исповедовать католицизм, он нанес ему некоторый коварный вред своим «Рассуждением против магометанства», в котором его аргументы, как и аргументы Вольтера в «Магомете», могли быть легко применены к ортодоксальному христианству. Его «Физическое объяснение» «притворных чудес, рассказываемых протестантами, раскольниками и магометанами», очевидно, должно было поставить под сомнение и католические чудеса.

В 1717 году, а затем в 1729 году он переиздал в расширенном виде свой «Проект мирного урегулирования» (Projet de paix perpétuelle). Он призывал государей Европы, включая султана, заключить священный пакт, который взаимно гарантировал бы их нынешние владения, отказался бы от войны как средства разрешения международных споров и передал бы их на рассмотрение Европейского союза, вооруженного силой, чтобы заставить принять его решения. Он разработал типовой устав Союза, правила процедуры его собрания и указал финансовые взносы, которые должны были сделать в Союз все государства-члены. Он не мог предвидеть, что Венский конгресс (1815) сформирует на этих началах Священный союз для увековечивания монархических и феодальных институтов и подавления всех революционных движений.

Никакие трудности не могли поколебать уверенность стойкого аббата. Он с религиозным пылом принял растущую веру в прогресс; в «Замечаниях о непрерывном прогрессе всеобщего разума» (1737) он задолго до Кондорсе провозгласил неограниченную возможность совершенствования человечества с помощью разума в лице ученых и правительств. В конце концов, размышлял он, человеческому роду, по общепризнанным данным, не более семи или восьми тысяч лет; следовательно, он находится лишь «в младенчестве разума»; чего