Будучи левшой, я сменила хват и сделала два-три выпада, чувствуя их плечом, спиной, но совсем не чувствуя меча. Его будто нет, а потому движения медлительны, вымученны и невнятны. Я слишком неповоротлива.

Приходилось постоянно вытягивать клинок, выгибая запястье, а из-за нерасторопности у меня не было шансов отразить вражеский удар.

– Да что толку? – Я отшвырнула от себя клинок.

Может, тогда просто сражаться руками? Хотя бы с ними я смогу совладать…

И тут протез словно прочел мои мысли и сам по себе пришел в движение, запульсировал. Это чувство волнами проходило от кончиков пальцев до самой культи. Рука ожила.

На моих глазах протез менял свой вид: чешуйки пересобирались в нечто плоское, пока на месте предплечья не возник удлиненный клинок.

– Потрясающе… – Я уставилась в его блестящую поверхность и медленно повертела клинок, всматриваясь в его черные грани.

Он гудел от желания вкусить ветра. Я стукнула по нему неловкими пальцами свободной правой, и тот отозвался звонким вибрато. Взмахнула один раз, другой – клинок дрожал, рассекая воздух. Разить тяжким металлическим лезвием выходило медленнее, чем мечом в прошлой жизни, но теперь рука хотя бы ощущала приятный вес оружия, которым наносит удары.

Дальше я сосредоточилась на правой и на этот раз решила дать волю воображению.

Протез стал преображаться. Пластинки смещались, перебегали, как закованные в черные блестящие доспехи муравьи, двигаясь совершенно синхронно, пока на месте руки не появился хлыст из драконьей чешуи и стали грез.

Пластинки ощетинили его по всей длине широкими плоскими лезвиями, сродни наконечникам стрел, что были закреплены на нити расплавленного вещества из моего сердца.

Восторг так вскружил голову, что я выбросила хлыст вперед и рассекла надвое столб веранды в маленьком дворике, где упражнялась.

Ну и ну. Даже неловко. Устояла бы веранда!

Я вернула протезам былую форму, складывая из чешуек руки с пальцами. Теперь мы с ними породнились еще больше!

* * *

Пять месяцев пролетели как один миг. Из мира за стенами меня достигали разве что неумолчные пересуды о планах Иеваруса и зловещие слухи о том, что акарская орда наращивает силы.

Сегодня хотела заглянуть Далила. Немного совестно, что она меня не застанет. Быть может, расстроится, но в первую очередь, конечно, встревожится.

Мои отношения с протезами, несмотря на все упражнения, оставались в лучшем случае натянутыми. Я привыкла к громоздким размерам, одолевающему кости весу и каждую свободную минуту неустанно посвящала тренировкам. Выработала уже и вполне удобную походку, которая со стороны почти не отличалась от самой обыкновенной хромоты.

На улицу я вышла с надвинутым капюшоном. Металлическое тело было скрыто под невзрачным плащом-накидкой. Я не поднимала головы, стараясь не смотреть в чужие лица, и как ни в чем не бывало шла по Клерии к городским вратам и прочь из столицы по тракту.

Быстро стало ясно, что по ровной поверхности шагать куда проще и безопаснее, чем по извилистым тропкам или в гору.

Время от времени я сходила с тракта передохнуть в перелески и за камни, чтобы меня не заметили со случайных груженых обозов.

Лето невнятно сменялось весной, отчего буйные ветра постоянно перемежались солнечным зноем. Сегодня парило почти что по-летнему и на солнцепеке было невыносимо, вдобавок и нагретые конечности буквально жарили меня живьем.

Правую руку я сняла и уложила в глубокий джутовый мешок за левым плечом, но пот все равно катился градом, а неудобные протезы мяли и натирали кожу. Где-то после пятого по счету привала, когда я вновь вышла на дорогу, сзади неслышно подкатила повозка.

– Доброго денечка! Куда путь держим? – панибратски обратился ко мне старческий голос.

Я повернулась, не показывая лица из-под капюшона.

– Куда и зачем, тебя не касается.

Он усмехнулся.

– Ну вот еще! Меня б тогда здесь не было. Запрыгивай-ка. Все скорее, чем пешком.

Я не слушала его старческий лепет.

– Не нужно, сама в состоянии дойти.

– И слышать не желаю! Поклажа у тебя явно нелегкая, да и не бросаю я людей, которым явно требуется помощь. Считай, любезность такая. Не позволю прогнать себя и помереть здесь.

Я чуть наклонила голову, чтобы его рассмотреть: кожа висит мешком, под носом – седоватые усы. Будто почувствовав мой пристальный взгляд, старик обнажил редкие зубы в полуухмылке – жутковатой, будто на мертвецком лице. Телега, что бы в ней ни везли, была укрыта плотной парусиной.

Тянула ее единственная лошадь серой масти с торчащими под тонкой кожей мослами и вся облепленная роем мух. Казалось, она с минуты на минуту свалится замертво.

– На твою клячу смотреть больно. Сам скоро на свои две перейдешь, как я.

– На Педру? – Незнакомец указал на коня. – Скажешь тоже! Педру еще сотню призовых переживет, как пить дать! Верно говорю? – Он подался вперед и шлепнул Педру по заду. Тот бодро взоржал, как бы соглашаясь.

– Так что, с нами едешь? – хмыкнул мужчина. – Или будешь стоять, пока в кузов не заброшу?

Он вроде безобиден, да и новые конечности будто сговорились сварить меня на жаре раньше, чем я достигну Бракена.

Вновь бросив взгляд на коня, я сосредоточилась и медленно влезла в обоз, который тут же слегка прогнулся под моим весом.

– Экая ты тяжелая! – С этими словами он хлестнул поводьями.

– Нежным дамам такое говорить не пристало, – поддела я. Этот неприкрытый укол почему-то стал для меня сродни глотку свежего воздуха.

Я рассмотрела старика получше. Глаза – темно карие, верхние веки так нависают, что скоро на них наползут. На голове – высокая широкополая черная шляпа, под дублетом – рубаха и жилет.

– Да какая ты нежная дама, помилуй?

Я на минуту умолкла.

– Тебя во мне ничего не настораживает?

Он пожал плечами.

– Судить не берусь. Я‑то просто тебя подвожу, и только.

То ли из-за ветра, то ли из-за моего потного душка, забившего ноздри, я лишь теперь уловила слабое зловоние из кузова телеги. Кузов наравне с клячей оказался объят мухами. Слишком мне знакома эта вонь – вонь смерти.

– Что везешь? – напряглась я. Сейчас капкан схлопнется.

– А, да так. Сборщик трупов я. Из-за гнили и прочего работенки хоть отбавляй. Вздохнуть нам с Педру некогда, право слово! – хвалился старый сумасброд.

Мы помолчали, покуда телега мирно катила себе по дороге. Легкий прохладный ветерок утишал ломоту в ноющих конечностях. В какой-то миг Педру не постеснялся испражниться бурой жижей, отгоняя хвостом мух от заднего прохода.

– Прелесть, – наморщила я нос.

Старик в ответ