Смастерив все части, Кузнец искусно загнул их вручную в форму перчаток – черных перчаток разрушения. Тогда под туловищем цверга налился водяной пузырь и с шипением их заглотил; ввысь тут же пыхнуло облако пара.

За работой Владыка был терпелив и неумолим, как подлинная скала. Великан разложил вокруг меня новые конечности, в отражении которых плясало мерцающее пламя горна.

Конечности лежали напротив полагающихся культей и казались как бы стеклянными. Стало страшно: вот он, последний шанс на спасение.

Что ж, была не была. Я вставила левое плечо в зияющее отверстие протеза – менее громоздкого, чем правый, и с защитным налокотником.

Протез вгрызся в мою кожу зубьями и стал просверливаться в глубь плоти. Я взвыла так, словно руку проедает изнутри железный червь.

Я шипела сквозь зубы, брызжа слюной на верстак – та мгновенно испарялась. Новая рука, продолжение старой, совсем не ощущалась чуждой и отделенной от тела, как мой старый костыль.

Протез скорчился; по чешуйкам вдоль всей его поверхности от пальцев до культи пробежала дрожь. Между них я успела заметить то самое плавленое золото, что растекалось по протезу из моих вен. Глаз не отвести!

Я вставила другую руку в протез, и тот не менее жадно впился в мою смертную мякоть. На этот раз боль доставила радость и даже охмеляла. Внутри этого детища Кузнеца и Мастера заработали, зашуршали механизмы.

Правая рука оказалась не просто тяжелее, а вдобавок и неповоротливой, как быстро выяснилось. Сгибать протез в локте было трудно и медленно – для этого требовалось полностью сосредоточиться. Пальцы тоже шевелились неподатливо.

Однако по большому счету это и неважно. Я и тени этих ощущений не испытывала уже много месяцев. Одна мысль, что у меня вновь есть пальцы, неимоверно, непередаваемо кружила голову. Я возвращаюсь в строй! Собравшись, я вдела в отверстия и ноги, позволяя протезам закусить культи и присосаться к телу металлическими пиявками.

Да, что греха таить: это совсем не мое тело. Но станет моим.

Над решеточным полом клубился пар. Кузнец тлеющими угольками взирал на то, как я выкарабкиваюсь из своей куколки. Я перекатилась на бок, и цверг тут же восторженно захлопал – зашлепал – в ладоши. Левая ступня коснулась пола. Я оперлась на нее и встала, подтянув правую по решетке. В глубине расшатанного сознания чудилось, будто ноги вот-вот исчезнут. Продержали они меня всего пару секунд, после чего перестали слушаться и благополучно подломились. Я будто пыталась удержаться на ходулях. Навыку ходьбы, вполне понятно, придется учиться заново.

Что любопытно, упала я не плашмя на лицо, как инстинктивно ожидала, а на четвереньки, чувствуя исходящий от новых конечностей жар. Их обсидиановое чешуйчатое покрытие вновь на моих глазах содрогнулось и затрепетало.

* * *

Я взирала на зыбкую панораму утеса Морниар снаружи обиталища Кузнеца, когда меня пришла проведать Далила.

После кипящей кастрюли с лавой, где меня так долго томили, уличный воздух казался нечеловечески холодным. Легкий ветерок лизал кожу, посвистывая в отверстиях протезов и переделанных культей. Я вздрагивала от каждого порыва и чуждалась холода, от которого совсем отвыкла.

Я оперлась о стену, кладка которой временами казалась живой. Где-то в глубине души я твердо верила, что если так и стоять, то меня дюйм за дюймом всосет в местный рельеф. Стоило лишь оглядеться и понять, что это не так.

Благодаря новым конечностям больше не приходилось глядеть на нее снизу вверх. На этой улице она смотрелась не к месту, словно клякса на картине, миражом вдалеке.

– Нора! Неужели это ты? – приближаясь, заговорила она. В ее человеческом голосе слышалось что-то знакомое.

– Я и сама уже не знаю!

Раскинув руки, я покрасовалась новым телом, при этом отчаянно силясь замереть. Грузные ноги позволяли стоять с опорой на стену – но как я до нее вообще добралась?

Вес протезов был непривычен. Двигалась я нерасторопно, с трудом, правую руку даже не могла поднять выше плеча. Правая нога так давила на кость, будто глодала с нее мясо. Из-за этого все бедро пылало огнем.

– Что у тебя в груди? Что с телом?! – перепуганно взвизгнула она и бросилась осматривать меня преображенную.

– Что с телом? Я могу ходить! Так-то!

Она вдруг отпрянула и уставилась мне в глаза.

– Нора, ты… стала выше?

На фоне всего происходящего я и не обратила на это внимания – что было трудно, поскольку смотреть снизу вверх теперь приходилось Далиле.

* * *

Продышавшись от испарений и газов, не выпускавших меня из плена непрерывных видений, я начала чувствовать более тонкую, не такую кипящую сторону утеса Морниар. Мы точно находились во сне, и вдобавок казалось, будто сон еще и пьяный. Внутренние ограничения, представления о том, как бывает и не бывает, – почти все затуманилось, словно отдельные части рассудка уснули.

Жизнь в новом теле оказалась куда прозаичнее, чем представлялось. Далиле по-прежнему приходилось меня перевозить. До тошноты знакомое чувство. Со времен, когда сознание пребывало в ступоре, мне запомнилось, как она катит меня по городу, а я оцепенело глазею на все вокруг.

Я проглотила недовольство и не противилась. Тащить мои громоздкие конечности поручили каменному голему, что шел по пятам.

Поведала я обо всем. О своих метаморфозах, боли, неказистых протезах – и чем дальше заходил мой рассказ, тем абсурднее и невероятнее ощущался. В груди у меня бился пылающий, как солнце, плод, перекачивая по телу жидкий огонь. Беседа с Далилой стала глотком свежего воздуха в этом переменчивом месте. Прежняя напряженность спала, и мы задушевно разговорились.

Она поблагодарила за возвращенную много лет назад Каселуду. Кажется, уже не впервые.

Нас расположили в резиденции для смертных, где было двести восемьдесят пустых покоев и всего одни предоставлялись в распоряжение необычайному гостю единожды в необычайное столетие. Само здание как бы высмеивало людское выспренное зодчество с его высокими стрельчатыми проемами. Можно было пройти по коридору вдоль дверей и у последней обнаружить, что без всякой лестницы очутился на другом этаже.

Пол устилала мягчайшая бархатная ковровая дорожка, а опочивальням, казалось, не терпится принять нового гостя.

Однако при всем своеобразии здание навевало чувство постоянства, даже некоторой упорядоченности. Комнаты были убраны так, как приличествует для высоких послов из человеческого мира, и, верила я, возвести такую резиденцию во всей ее царской роскоши не стоит высшим созданиям ничего. А если это еще и задобрит наше гордое племя, тем лучше.

* * *

Лишь когда Далила стала обстригать мою отросшую копну до ежика в дюйм, я