Кузнец ожидал нас, окутанный всепоглощающим жаром. Сколько же всего, по преданиям, создал этот легендарный Владыка! Одни его творения несли службу Семенам, другие были ниспосланы в Минитрию и до сих пор томятся где-то в ожидании нового своего хозяина.

На первый взгляд Кузнец казался порождением стихий, детищем горной породы и вулканического нутра, по случайности принявшим человеческий облик, – но вот эта живая скала зашевелилась, обрушила рельефный молот на наковальню, высекая искры, под стать первобытному божеству.

Исполин состоял целиком из расплавленной магмы, которая перетекала под обугленной, в трещинах, коркой. Мы для него не больше, чем для нас – муравьи. Он бы раздавил нас в лепешку одним светящимся пальцем.

Кузнец был подвешен в воздухе за огромную круглую глыбу, заменяющую ему нижнюю половину тела, – от нее к каменным стенам купола тянулись натянутые цепи.

Борода его из чистого пламени походила на горящее птичье гнездо, что плещет снопами искр. Голова была облечена в сплошной камень, в глубине которого двумя тлеющими угольями светились глаза.

Рук этот Владыка имел по две справа и слева, и они тоже были из сплавленной породы, под которой сквозь трещины виднелась текучая магма. На груди, где у человека сердце, находилось маленькое существо, с виду похожее на уродливого карлика – не пламенного, а, наоборот, как бы из воды бирюзового цвета. Отверстие, откуда он рос, тоже сверкало водянистыми отблесками.

Рабочим местом служил круглый верстак из мрамора с прожилками, кольцом огибающий пламенного колосса.

– Великий Кузнец, – заговорил Хакен. – Я привел смертную, дабы ты сотворил ей новое тело, ибо такова воля Сребряного принца, Иеваруса.

Молот еще раз-другой обрушился на новое творение, разметая искры, словно рождая звезды. Они тут же затухали во тьме.

Глаза, эти яркие угольки, всего на миг задержались на нас, затем вновь обратились к наковальне. От ударов содрогалось все тело.

– Нет, – грянул Кузнец словно из недр земли, не менее гулко, чем грохотали удары.

– Слыхали? Нетушки! – по-детски съехидничал мелкий синий нарост на его груди.

Хакен опередил Нору с ответом:

– Прошу тебя, о великий Кузнец. Мы проделали долгий путь. И неужели ты откажешь принцу?

– Смертная не выживет. – Голос был ровен, под стать отмеренным ударам, и глубок, как жидкое пекло под нашими ногами.

– Да ну?! – встряла Нора.

Я тут же на нее шикнула. Нельзя так огрызаться на Владык! Я понимала это еще в детстве благодаря отцу, знала, будучи в монастыре, – но теперь вдобавок ощущала это глубинным шестым чувством. Говорить с таким созданием – что говорить с самим первородным пламенем. Божественная аура, которую источал Кузнец, была за гранью моего смертного разума. Даже сам факт существования его с трудом укладывался в голове.

Нора вгрызлась в ремень на коляске и культей подтянула пряжку вверх, чтобы расстегнуть ее зубами.

– Ты что делаешь?!

Прежде чем Нора успела ответить, ремень поддался, и она повалилась на раскаленную решетку. По кузнице разлился душераздирающий вопль, а у меня в обожженных ноздрях засвербело от запаха жженой плоти.

– Нора! – в ужасе вскричала я.

– Помоги мне, Кузнец! Что ты ни сделаешь, мне все равно суждено умереть! Дай мне новое тело, дай возможность биться, уничтожать!

Нора ползла вперед, оставляя на раскаленной решетке за собой слипшиеся куски пригорелой кожи. Сдаться ей не давала безраздельная ярость. Вместо того чтобы выть, она теперь лишь надсадно, с рыком, постанывала.

– Коли ты выживешь, не бывать тебе той, что прежде.

Нора не ответила. Отчасти, несомненно, из-за агонии.

– Любопытная, скажи? – с ребяческим озорством захихикало синее создание.

– Молчать, цверг, – бесстрастно громыхнул Владыка. Синий уродец тут же пристыженно поник.

Вновь повернувшись, Кузнец секунду-другую взирал свысока на крошечное тело Норы, как на незваную назойливую мошку. Она продолжала волочить себя по полу. От вековечного пламенного Владыки с треском полетели искры, точно частички его существа, точно пыль падающей звезды. Могучим телом он наклонился вбок на своем валуне, наблюдая за непреклонной волей Норы – совершенно безразлично.

Все ждали финального приговора.

– Да будет так. Я изготовлю новый сосуд для твоей ярости.

Вой Норы гулким эхом разнесся под куполом этой бушующей топки. От боли она кричала или от ликования, сказать было трудно.

Глава шестьдесят девятая

Нора

Кто-то настаивает, что мифический драконий город Крем существует. Из него, согласно преданиям, происходили первые драконьи воители, которые, испив крови дракона и пройдя черные таинства, превращались в драконидов.

– «Сказания о затерянных городах». Отец Ланцет

Сознание, надежды и мечты, память о лучших временах, мысли о друзьях, страсти, любви – все кануло в небытие. Осталась лишь тлеющая ярость, но вскоре у меня отняли и ее, бросив в раскаленную топку, чтобы выковать мне новое тело.

Мои ожоги от пола обработали чернилами Хакена. Я лежала и рассматривала местных потусторонних обитателей во всей их неописуемой наружности. Прежнего тела мне не вернут: меня возрождали из пепла в совершенно новой оболочке.

Сутками я пребывала с Кузнецом. Сутками длилась агония. Мы не разговаривали, и со временем под звуки молота, высекающего искры из накаленной стали грез, я от неослабного и непереносимого жара начала видеть бредовые образы.

Не было конца гулкому звону ударов. Дни перемешивались в клокочущем вареве сознания. Отупляющее оцепенение, путеводный светоч ярости, раздуваемая мехами решимость, подпитывающий страх – все сплавлялось в этом горячечном царстве в единый ком.

Я вспоминала ту робкую девочку, которую родители держали в кулаке. Вспоминала деспота братца, который далеко переплюнул их по жестокости.

Вспоминала свою бытность простым солдатом под командой Эрефиэля. Как Кэссиди с едкой осклабиной меня задирал. До чего, знать, он злорадствует, думая, что отплатил мне по заслугам. Ненависть от этой мысли придавала сил, не давая окончательно раствориться в безутешном бреду. Знал бы Кэссиди, какие муки я принесу ему с собой, восстав из мертвых.

Подчас он навещал меня здесь, кривя безупречные черты в ехидной мине. Я говорила с плодом своего измученного рассудка, горячечной тенью, нашептывая ему страшные угрозы – чудовищные, кровожадные слова, навеянные беспредельным миром, где все зыбко и переменчиво. Какую кровожадную изощренность он придал моим фантазиям!

Денни и Реган – эти два имени меня не покидали. Я бормотала их под нос, рисуя перед глазами сцены того, как меня насиловали. Даже в дни ступора, будучи неодушевленной куклой, я берегла имена при себе.

Теперь я прониклась к их именам и образам такой порочной привязанностью, что те пунктиром указывали мне путь, не давая угаснуть полыхающей ярости.

Не один