Шрифт:
Закладка:
Правая превратилась в каплевидный щит высотой от головы до обсидиановой лодыжки, а левая сложилась в короткий клинок.
В новом теле дать Эрефиэлю отпор у меня не выйдет. Неповоротливые конечности еле успевали отводить меч, что с каждым замахом набирал скорость и силу замаха. Левая нога выручала раз за разом, не давая упасть, тогда как правая волочилась бревном. Я понизила центр тяжести, чтобы ее мертвый вес хоть как-то послужил.
Ветер ерошил волосы; я инстинктивно моталась туда-сюда, прикрываясь щитом, пока Эрефиэль порхал из стороны в сторону, словно оседлав вихрь.
Клинок его мелькал неимоверно быстро. Рука со щитом не успевала отражать удары, покусывающие мою плоть неглубокими порезами, откуда брызгала золотая кровь. Упавшие капли шипели на брусчатке.
Эрефиэль игрался со мной, изматывал точечными тычками, прекрасно осознавая, что при моем расходе сил я очень скоро выдохнусь. Он вертелся волчком и перескакивал, все время держась у меня во флангах.
Меч нефилима так разогнал обухом воздух, что нас окутало ветряным коконом.
Чешуйки трепетали, шелестели в надежде, что я разбушуюсь по-настоящему.
Ветер проскальзывал по коже, по шее, волоскам на загривке, точно поглаживая траву на лугу. Поистине искусные уколы множились, и я все сильнее истекала кровью.
Пора чем-то ответить. Я резко превратила протезы в обычные руки и набрала воздуха в грудь. Сердце воспылало, напаивая грузную правую руку мощью.
Надо рискнуть, думала я, довериться шестому чувству, вручить себя во власть этому слабому тяготению, порожденному ритмом взмахов.
Я крутанулась. Пластинки напряглись, замерли. Пламень в грудной клетке окружал нас островком света. Свободной левой я набрала огненной крови из раны, которую не зажимала нарочно, и плеснула вбок. Это пошатнуло Эрефиэля: он тут же вскинул щит, укрываясь от раскаленных брызг.
Пора!
Я что было мочи выбросила в него правый кулак. Вышло неловко, но по инерции меня все равно пробросило вперед – и только тогда я осознала силу удара. От него сотрясло воздух.
Меня отшвырнуло назад, и весь бок от правого плеча ожгло болью. Что-то звонко бряцнуло, но что, было не разглядеть за вставшей пылевой занавесью.
Я огляделась. Правая рука лежала в паре шагов прямо на брусчатке и дымилась.
Одному знамени с клерианским гербом в виде солнца обломило древко, и оно упало к моим ногам. Эрефиэль же будто растворился в воздухе.
Где-то ссыпались битые кирпичи. По мере того как оседала пыль, со дна души все сильнее поднималась тревога. Впереди стена чьего-то дома превратилась в груду обломков – оттуда, кашляя, и показался Эрефиэль. Щит глубоко промяло от удара, и он соскользнул по обездвиженной руке. Из головы шла кровь, дыхание нефилима было затрудненным и неровным. Рука явно перебита, но, хвала всему святому, он жив!
Я не успела заметить, как стража взяла меня в кольцо. От страха все до последнего стали белее снега, но не побоялись наставить на меня копья и мечи. Тем не менее наконечники заметно подрагивали.
Не выдержав перепуганных взглядов, я отвела глаза. Все равно жажда покарать Кэссиди уже сошла на нет.
– Сдаюсь, – неохотно капитулировала и обмякла.
Глава семьдесят третья
История Минитрии противоречива. Ее трудно упорядочить. Существует гипотеза, что отчасти в этом повинно проклятие забвения. Если одна личность, будучи вовлеченной в судьбоносные события, вычеркивается из жизни и памяти, непременно исказится и связанная с нею история.
– Анализ противоречивой истории мира
В
зале находились четыре из пяти частиц, собранных Иеварусом. Недоставало только страха.
Как выяснилось, слова Далилы нимало не лгали: чувства смертных и впрямь облекаются в совершенно разные ипостаси.
Сейчас, в этом небольшом зале, Нору и Эрефиэля преисполняла ярость – последнего в особенности. Что на это указывало? Шея была вытянута, жилы напряжены, заметно вспухли вены, а лицо перекосило. Голос гремел с утроенной силой.
Хрома же, не имея ничего сказать, просто сидел в углу и наблюдал за происходящим. Широкоплечий и молчаливый – таким он был в глазах Семени.
Постичь всю сложность смертного мира, даже пребывая в его сердце, не удавалось, и это наверняка запутывало монаршего отпрыска еще больше. Однако указанный Повелителем уже сулил большие надежды.
Далила пересказала Семени, как Нора пыталась отомстить за то, что с ней сделали. После этого пришлось объяснять само понятие мести.
Иеварус, это длиннорукое и длинноногое худое создание, слушало ее совершенно бесстрастно.
– Месть вернет ей прежнее тело?
Далила подалась к нему и уже не впервые озвучила внезапную мудрость, которую явно постигла сама.
– Чувства не всегда поддаются объяснению. Они просто есть. Поэтому и надежда подчас приносит только боль.
– Тогда зачем надеяться? – Иеварус наблюдал за тем, как Нора с Эрефиэлем продолжают вздорить.
Вместо того чтобы ответить прямо, Далила, поразмыслив, пошла в обход:
– Иеварус, а зачем тебе нужны мы?
Семя помолчало, нависая над Далилой.
– Помочь мне обрести свою суть и понимание того, за что биться против Зла.
Далила кивнула.
– А вдруг мы не сможем тебя ничему научить? Скажем, ты не поймешь своей сути?
Семя задумалось. Ответ, казалось, лежит на поверхности.
– Значит, буду искать дальше.
– А если вообще не найдешь? Если нет ее у тебя?
Иеварус на какое-то время полностью замер. На изваянном лице не дрогнула ни одна жилка, что по меркам Семени было самым ярким проявлением досады.
– Так и будешь скитаться по свету, позабыв о долге?
Монарший отпрыск не отвечал.
– Вот для этого надежда и нужна. Ты надеешься познать чувства. Надеешься понять, зачем сражаться со Злом. А если утратишь надежду, то указывать тебе путь уже будет нечему.
Эта мысль прежде не посещала Иеваруса. Отчасти можно сказать, что он правда искренне хотел избавить мир от Зла, но не во имя справедливости, а потому что с появления на свет не ведал никакой иной цели.
– Я… надеюсь, что обрету свою суть, – проговорил он вслух свой вывод.
Далила удовлетворенно кивнула.
Глава семьдесят четвертая
Эрефиэль
При появлении на свет Тлеющего Киврана случился такой выброс необузданной силы, что Семя утратило телесный облик. Посему Кузнецу пришлось сотворить для него новый сосуд. В битве с восьмым Злом Киврану пришлось вырваться из тела, и с тех пор на нем осталась трещина, струящаяся жидким золотом, – за это Кивран и получил свое прозвище. На месте сражения не осталось ничего, кроме черного дерева и осыпавшейся воронки. Из его союзников живым не возвратился никто.
– Анализ Семян прошлого
Наша с
