группы под управлением рейнджеров занимались сетью Хаккани и другими группировками Талибана. (В Афганистане всегда дислоцировался один батальон рейнджеров, командир которого руководил тактической группой «Юг», базировавшейся на аэродроме Кандагар, а начальник штаба — тактической группой «Центр» на передовой оперативной базе «Салерно» в городе Хост, который на самом деле располагается в восточной части Афганистана). Некоторое время «Дельта» также имела в Кандагаре подразделение, выполнявшее функции воздушной поисково-штурмовой группы по перехвату транспортных средств и подчинявшееся командиру батальона рейнджеров. «Они абсолютно точно наносили удары — и имели от десяти до двадцати пяти [убитых в бою противников] за операцию», — сообщил один из офицеров-рейнджеров.

Обычными «сухопутными» силами, в чью зону ответственности входила провинция Гильменд, простиравшаяся почти на 300 миль от границы с Пакистаном до центрального Афганистана, были морские пехотинцы. Корпус морской пехоты нацеливался на высокопоставленных афганских повстанцев, которые круглый год жили в Афганистане, в то время как рейнджеры работали по лидерам, которые ездили туда-сюда через пакистанскую границу. Хотя на юге у рейнджеров были «Страйкеры», а позднее появились и МРАПы (тяжелобронированные машины с усиленной защитой от мин и засад),[129] они редко использовали их из-за расстояний, которые приходилось преодолевать, и из-за угрозы придорожных самодельных взрывных устройств. Вместо этого они почти полностью полагались на вертолетные десанты. «Мы полностью зависели от вертолетов, — сказал один из офицеров-рейнджеров. — Больше вертолетов — больше боевых заданий».

Однако вскоре в ОКСО обнаружили, что на юге страны вести разведку и идентификацию целей сложнее, чем на остальной территории Афганистана, и гораздо сложнее, чем в Ираке. На юге страны отсутствовала развитая инфраструктура мобильной связи, и вскоре талибы поняли, как в Командовании используют существующие сети связи для поиска и идентификации объектов. В конце дня лидеры талибов извлекали аккумуляторы из своих мобильных и спутниковых телефонов, а ночью заставляли провайдеров сотовой связи отключать все сети, что практически сводило к нулю все радиосигналы, доступные для перехвата оперативной группой. «Это было тяжело», — признавался один из офицеров-рейнджеров. К югу от Кандагара сетей сотовой связи все равно не было, и в результате этого радиоэлектронная разведка была «в лучшем случае ограниченной», — рассказал источник в полку рейнджеров. Тем не менее, высокопоставленные повстанцы на юге пользовались спутниковыми телефонами, сигналы которых перехватывались Агентством национальной безопасности, добавил он. (Как и в Ираке, во время рейдов рейнджеры прибегали к определенным мерам, чтобы скрыть важность телефонов для процесса обнаружения и идентификации цели, например, используя во время разговоров друг с другом во время обыска дома такие слова, как «трубка» и «селектор» вместо «телефона». Как высказался один из источников из числа рейнджеров: «Если у меня есть возможность заставить их поверить в то, что их сдал информатор, то я так и сделаю»).

Задачи и сложности ведения РЭР повысили ценность авиационных средств разведки и наблюдения, особенно обладавших возможностями по ведению видовой разведки. Ударные группы должны были засекать телефонные сигналы своих объектов в дневное время, и как только они определяли местонахождение людей, то следовали за ними, используя комбинацию БЛА «Хищник» и самолетов, пилотируемых военными летчиками и подрядчиками. «Вы должны были быть очень, очень эффективны днем, иначе ночью на боевой выход вы не выходили», — рассказывал источник в подразделении рейнджеров. Командиры отделений — штаб-сержанты, чья традиционная работа заключалась в управлении семью-восемью пехотинцами — теперь проводили свои дни в оперативном центре, разговаривая по телефону с летчиками, управляющими «Хищниками» (дистанционно) и другими авиационными средствами разведки.

Штаб оперативной группы ОКСО в Баграме распределял разведывательные авиасредства между командирами региональных тактических групп, которые, в свою очередь, сами решали, как распределить их между своими различными боевыми силами. Полковник Марк Одом, командир батальона рейнджеров в Кандагаре в период 2009-2010 годов, руководствовался при этом двумя критериями: каковы его оперативные приоритеты и какие боевые группы выходят на задания и выполняют их. «Если мы могли получить еще одно задание и набить еще одну статистику, то он выделял нам [средства], — сказал один из рейнджеров. — Все дело было в создании оперативного темпа».

То, насколько этот оперативный темп был обусловлен военной необходимостью, а насколько — желанием просто набить цифры ради отчетности, стало в оперативной группе «очень спорным вопросом, потому что ею управляли “красные” [т.е. рейнджеры]», — сказал источник в полку рейнджеров, ссылаясь на мнение о том, что зачастую они не проявляли тактического терпения, которого обычно придерживались в 6-й команде и, особенно, в «Дельте». Например, в то время как командование рейнджеров хотело начинать операцию сразу же, как только средства разведки и наблюдения обнаруживали человека, ведущего подозрительный образ жизни, например, посетившего мечеть, а затем здание, связанный с талибами, «офицер “зеленых” разработал бы его, сказав: “Давайте посмотрим, куда этот парень пойдет на протяжении следующих трех ночей”, — добавил рейнджер.

«Было сильное давление», — рассказывал источник в полку рейнджеров. Командир батальона спрашивал: «Почему вы не реализовываете эту цель? Вы не уверены, что она достаточно хороша?» Если командир ударной группы отвечал: «Сэр, по ней у нас нет уверенности», — то командир батальона проявлял настойчивость, говоря: «Мне все равно, вы работаете». В результате, по словам источника в полку рейнджеров, в начале 2010 года «каждая боевая группа выходила почти каждую ночь». Давление сверху означало, что рейнджеры наносили гораздо больше ударов по «пустышкам» — целям, где не было талибов. По мере увеличения оперативного темпа, по словам одного из офицеров рейнджеров: «Процент джекпота снижался», — то есть процент рейдов, которые приводили к достижению целей, уменьшился для ударной группы в Кандагаре до 30 процентов, а для боевых групп в отдаленных районах цифра доходила до 40 или 50 процентов. Командиры рейнджеров на уровне тактических групп «знали, что они выбивают тысячи дверей, которые не должны были выбивать», но кроме раздачи денег домовладельцам, чье имущество повреждалось, они не проявляли особого беспокойства. «“Красному” по барабану, — сообщал один из рейнджеров. — Одом хочет результатов, и если это означает, что мы будем выбивать дверь не тому парню, то так тому и быть».

Другие сотрудники в сообществе ОКСО были убеждены, что такой подход порождает на поле боя больше врагов, чем убирает их. «Из-за этого мы проиграем», — сказал высокопоставленный источник в Команде-6. Но офицер из подразделения рейнджеров, расквартированного на юге Афганистана, смотрел на это иначе. Одом чувствовал «моральную обязанность» использовать имеющиеся в его распоряжении значительные ресурсы для помощи обычным силам, увязшим в изнурительной кампании по борьбе с повстанцами, отмечая, что «Дельта» и рейнджеры имеют более тесные связи с обычными сухопутными