Поэтому я ничего не сказал, и когда у меня сформулировался ответ, Натаниэль уже спал или притворялся, что спит, и оказалось, что я снова ничем не могу его поддержать.

Такова, осознал я, и будет наша жизнь. Он станет дрейфовать все ближе и ближе к Обри и Норрису, а я должен буду поддерживать его в этом, потому что иначе злость на меня станет такой всеохватной и неподъемной, что он не сможет ее скрывать. А потом они бросят меня, и он, и малыш, и семьи у меня больше не будет.

Вот так. Я понимаю, что тебе приходится разбираться с проблемами куда более масштабными, чем у твоего старого друга, но буду рад любым словам утешения. Очень хочу тебя увидеть. Расскажи мне, что там у вас происходит, – ну, все, что можешь. Я буду молчать как рыба, или как могила, или как там говорят.

С любовью, Ч.

Дорогой мой Питер,

29 марта 2046 г.

Вместо того чтобы извиняться за эгоцентризм в конце письма, я с этого начну.

С другой стороны, мне не кажется, что надо так уж сильно извиняться, – вся прошлая неделя вертелась вокруг тебя, как и следовало. Какая прекрасная получилась свадьба, Пити. Спасибо тебе, что пригласил нас. Я забыл сказать, что, когда мы выходили из храма, малыш поднял на меня взгляд и торжественно произнес: “Дядя Питер выглядит очень счастливым”. Он был, конечно, прав. Ты был счастлив – ты счастлив. И я очень, очень счастлив за тебя.

Прямо сейчас, я полагаю, вы с Оливье летите где-то над Индией. Ты же знаешь, что мы с Натаниэлем так и не отправились в путешествие на медовый месяц. Собирались – но мне надо было обустраивать лабораторию, куда-то приткнуть малыша, короче, до этого дело так и не дошло. И потом все никак не доходило. (Мы собирались, как ты помнишь, поехать на Мальдивы. Умею я выбирать места, ничего не скажешь.)

Пишу тебе из Вашингтона, я здесь на конференции по зоонозам, а Н. и малыш дома. Собственно, нет, какое там: они с Обри и Норрисом на Лягушачьем пруду. Сейчас первые выходные, когда вода уже достаточно теплая, и Натаниэль пытается обучить малыша серфингу. Он собирался учить его в январе, когда мы съездили домой, в Гонолулу, но в океане оказалось столько медуз, что в результате мы вообще не ходили на море. Впрочем, семейные дела у нас чуть получше, спасибо, что спросил. Я чувствую, что моя связь с ними обоими слегка окрепла, – хотя, может быть, вам с Оливье просто нужны были какие-то вместилища для избытка вашей взаимной любви и мы все втроем оказались в нужное время в нужном месте. Посмотрим. Я думаю, наша возобновившаяся полублизость связана, как ты и отметил, с моими попытками примириться с существованием Обри и Норриса. Они вошли в нашу жизнь навсегда, по крайней мере впечатление складывается такое. Я боролся с этим на протяжении нескольких месяцев. Потом сдался. А сейчас? Ну что. Они нормальные. Они очень благородно к нам отнеслись, тут никаких сомнений. Строго говоря, консультации, которые Натаниэль давал Обри, давно завершились, но он ходит туда не реже чем пару раз в месяц. И малышу они очень нравятся, Обри особенно.

Настроения тут мрачные. Во-первых, распределение ресурсов в Вашингтоне намного более жесткое, чем в Нью-Йорке, – вчера вечером в гостинице вообще не было воды. Отключали всего на час, но все равно. Во-вторых – что хуже, – всем урезали финансирование; да, опять. У нас третий раунд объявят, скорее всего, на следующей неделе. Моя лаборатория находится в менее уязвимом положении, чем некоторые другие, – правительство финансирует нас только процентов на тридцать, Мединститут Говарда Хьюза отчасти компенсирует недостающее – но я все равно нервничаю. Все американцы между сессиями только об этом и говорят: а у вас что? Сколько вы потеряли? Кто будет платить недостающее? Что оказалось или окажется под угрозой?

Но настроения мрачные и по иным, более тревожным причинам, которые выходят далеко за рамки американской административной возни и наших общих тревог. Программный доклад делали двое ученых из Роттердамского университета Эразма, те, которые одними из первых описали венецианскую вспышку 39 года; как ты знаешь, ее отнесли к мутации вируса Нипах. Их доклад оказался необычным по целому ряду причин, в частности, из-за гадательности, нехарактерной для работ такого рода. С одной стороны, так происходит все чаще – в мою бытность докторантом подобные исследования в основном относились к лабораторным данным и обычно касались мутаций второго или третьего поколения того или иного вируса. Но теперь новых вирусов так много, что конференции стали прекрасной возможностью уточнить отчеты, которые мы читаем во внутренних сетях своих институтов, – любой ученый из аккредитованного университета может добавить собственные данные или задать вопрос. Отсутствие Китая в этой сети (как и на конференции) – в числе самых болезненных проблем международного научного сообщества, и одно из открытий последней встречи – о чем ученые постоянно перешептывались в кулуарах – в том, что группа исследователей из континентального Китая создала тайный портал, куда они загружают данные своих исследований. Я-то думаю, что, раз мы об этом знаем, их правительство тоже знает, так что тамошней информации не стоит слепо доверять; вместе с тем, если не принимать их отчетов всерьез, дело может кончиться катастрофой.

Ну, короче. Голландцы утверждают, что они обнаружили новый вирус, который, по их мнению, в очередной раз возник в популяции летучих мышей. Его тоже классифицируют как хенипавирус – то есть это РНК-вирус с интенсивным мутагенезом. В XX веке считали, что эта группа вирусов эндемически ограничена ареалом Африки и Азии, хотя, как доказывает вспышка 39 года, конкретно Нипах может появляться неоднократно в разных местах, и в последние семь лет это интенсивно исследовалось: в частности, речь шла о его способности не только выдерживать климатические изменения, но и зоонотически адаптироваться к организмам-хозяевам – собакам в итальянском случае, – которых он раньше никогда не заражал. Хотя Нипах выкашивал скот и других домашних животных, он прежде никогда не считался серьезной угрозой для нас, потому что он крайне плохо приспособлен для передачи от человека к человеку, а без хозяина дольше нескольких дней не выживает. Если ему все-таки удавалось заразить людей, он быстро терял силу: число случаев передачи было невелико, и вирус упирался в тупик. Например, после того как в Венеции уничтожили всех собак,