– Никто меня не любит, – тихо сказал он, и я ответил, как только и мог ответить:

– Конечно, тебя любят, Дэвид.

Но на самом деле мне следовало сказать ему: “И меня никто не любил в твоем возрасте, Дэвид. Но когда я вырос, люди начали меня любить, и я встретил твоего папу, и у нас появился ты, и теперь я самый счастливый человек на свете”.

Мы сидели так еще некоторое время. Я не обнимал малыша так очень давно, несколько лет. Наконец он пробормотал:

– Не говори ему.

– Папе? – спросил я. – Я должен сказать, Дэвид, ты же понимаешь.

Он, видимо, принял это как должное и встал, чтобы уйти. Но меня не отпускала тревога.

– Дэвид, – сказал я, – а где ты взял шприц?

Я думал, он ответит что-то уклончивое, типа “у других ребят”, или “не знаю”, или “нашел”. Но вместо этого он ответил:

– Заказал.

– Ну-ка покажи, – сказал я.

И он отвел меня в кабинет, где залогинился в моем компьютере – обойдя сканирование сетчатки таким ловким и быстрым вводом пароля, что было очевидно: он это делает далеко не в первый раз, – и потом зашел на сайт такой нелегальный, что мне придется писать докладную записку о том, что произошло, и заказывать новый ноутбук. Он слез с моего стула и опустил руки, и мы некоторое время смотрели на экран, где крутилось изображение атома. Через каждые несколько оборотов атом останавливался, и высвечивалась новая категория товаров: “Вирусные возбудители”. “Иглы и шприцы”. “Антитела”. “Токсины и антитоксины”.

Ты легко можешь представить себе мои ощущения. Но первые мои вопросы были чисто практические: откуда он узнал об этом сайте? Как обошел системы защиты, чтобы туда проникнуть? Откуда знал, что заказывать? Кто его навел на такую мысль?

Это вообще нормально для ребенка его возраста?

Может, с ним что-то не так?

Мой ребенок – он вообще кто?

Я посмотрел на него.

– Дэвид, – начал я, понятия не имея, что скажу после этого.

Он не поднял взгляд, даже когда я повторил его имя.

– Дэвид, – сказал я в третий раз, – я не сержусь. – Это не то чтобы была правда, но я не мог определить, что именно чувствую. – Я просто хочу, чтобы ты посмотрел на меня.

Когда он наконец поднял взгляд, я увидел, что он испуган.

И тогда – не знаю, не знаю почему – я его ударил; дал ему пощечину. Он взвизгнул и упал, и я схватил и поднял его и снова ударил, по левой щеке, и он зарыдал. Меня это как-то успокоило – что он все еще может испугаться, что боится меня; я вспомнил, что он все-таки ребенок, что не все потеряно, что нельзя его считать нехорошим, неправильным, плохим. Но все это я смог бы сказать себе позже – в тот момент я только боялся; боялся за него и одновременно боялся его. Я бы снова его ударил, но тут внезапно появился Натаниэль, который оттащил меня от него с криками.

– Ты что, охуел, Чарльз? – проорал он. – Мудак, псих, ты что вообще творишь?

Он толкнул меня, сильно толкнул, я упал, ударился лицом о пол, и он обнял всхлипывающего малыша и стал его утешать.

– Шшш, – прошептал он, – тихо, Дэвид, все хорошо, милый, я с тобой, я с тобой, я с тобой.

– Он нападает на людей, – сказал я тихо, но из носа у меня так сильно шла кровь, что получилось невнятно. – Он пытался напасть на людей.

Но Натаниэль не ответил. Он снял с себя рубашку, прижал ее к носу малыша, откуда тоже шла кровь, а потом они поднялись и ушли, и Натаниэль рукой обхватывал нашего сына за плечи. На меня он так и не оглянулся.

Все это – долгий окольный способ сказать, что я нахожусь в нашей новой квартире. Пишу тебе из кабинета, куда я изгнан на неопределенный срок. Натаниэль мне не сказал ни слова, малыш тоже. Вчера я принес свой ноутбук руководителю службы технологической безопасности и объяснил, что произошло; он был не так шокирован, как я ожидал, и это дало мне надежду, что я зря так сильно обеспокоился. Но, выдавая новый компьютер, он спросил:

– А сколько лет вашему сыну?

– Скоро десять, – сказал я.

Он покачал головой:

– И вы иностранные граждане, так?

– Да, – сказал я.

– Доктор Гриффит, я понимаю, что вы и так это знаете, но, пожалуйста, будьте осторожны, – сказал он. – Если ваш сын получил доступ к сайту, к которому у вас нет доступа…

– Я понимаю, – сказал я.

– Нет, – сказал он, глядя мне в глаза, – не понимаете. Будьте осторожны, доктор Гриффит. Институт не сможет защитить вашего сына, если что-нибудь подобное повторится.

Я внезапно захотел оказаться как можно дальше от него. И не только от него – от всего этого: от УР, моей лаборатории, Нью-Йорка, Америки, даже Натаниэля и Дэвида. Я хотел оказаться дома, на ферме у бабушки и дедушки, быть таким же жалким и несчастным, как тогда, задолго до того, как это – все это – случилось. Но я никогда не смогу вернуться домой. С бабушкой и дедушкой мы не разговариваем, ферму затопило, и теперь моя жизнь такова, какова она есть. Надо выжать из нее все, что можно. Я так и сделаю.

Но иногда я опасаюсь, что у меня не получится.

Люблю тебя,

Чарльз

Глава 3

2094 год, зима

Одно из самых приятных моих воспоминаний – как дедушка расчесывал мне волосы. Мне нравилось смотреть, как он работает, из угла его кабинета, там можно было сидеть часами, рисовать или играть и почти все время молчать. Однажды к дедушке зашел кто-то из его научных ассистентов, увидел меня и, как мне показалось, удивился.

– Я могу ее увести, если она вам мешает, – тихо сказал научный ассистент.

Тут настала дедушкина очередь удивляться.

– Мою девочку? – спросил он. – Она никому не мешает, и уж тем более мне.

Эти слова вызвали во мне гордость, как будто я что-то сделала правильно.

Обычно я сидела на подушке и наблюдала, как дедушка читает, печатает или пишет, а когда мне это надоедало, играла с деревянными кубиками. Кубики были белые, и я старалась не строить слишком высокую башню, чтобы она не обрушилась и не помешала ему своим грохотом.

Но иногда дедушка