Владимирович понимал, что прорыв японских укреплений являлся частичным и не обеспечивал еще успеха всей операции. Для решающих действий ему нужен был плацдарм: полоса земли в пять-шесть километров в середине между японскими укреплениями и их полевыми войсками, на которой смогли бы развернуться главные силы армии. Эту задачу командарм и возложил на штурмовые отряды и передовые подразделения.

Преодолев отдельными колоннами первую полосу заграждений Дунинского и Пограничненского укрепленных районов, эти войска отбросили заслоны генерала Сато к Тайпинлинскому хребту. В это время инженерное части и созданные из тыловиков саперные команды прорубались через тайгу: спиливали деревья, расчищали колейный путь, наскоро настилали гати через болота, наводили мосты через взбухшие от дождя речушки. Танки и самоходная артиллерия в упор расстреливали доты и дзоты в полосе движений войск.

К полудню главные силы армии развернулись на очищенном от японских войск плацдарме.

Командарму было известно, что приготовленные для Наступления войска генерала Сато, положившись на неприступность пограничных укреплений, не имели по всему фронту сплошного сильного прикрытия. Его главные силы были собраны в три ударных кулака: на Дворянку, Сабурово и Полтавку. Сейчас главную группировку его армии прикрывали всего-навсего спешно вы двинутые части Сто двадцать шестой дивизии генерал-лейтенанта Камидзо. Прикрывшись этой дивизией, Сато, хотел выиграть время для перегруппировки своих войск и контрудара.

Усилив наступающие на Тайпинлинский хребет части, Савельев двинул основные силы тремя колоннами в разрывы между ударными группами войск генерала Сато на Лишучжень, Мулин и Пограничную, создавая угрозу окружения всей Пятой армии. Генералу Сато оставалось либо стоять на невыгодных рубежах тремя изолированными друг от друга группами до последнего солдата, либо, отбиваясь, отходить за реку Мулинхэ. «Что предпочтет Сато — хитрый тактик и мастер стремительного маневра?»

— Этот старый волк всю свою армию не поставит под удар, — заметил член Военного Совета Смолянинов, выслушав соображений Георгия Владимировича.

— Если командующий Первым фронтом генерал Кита Сейтти примет такое решение, то старая лиса отвертится, — подтвердил Савельев. — Он попытается выскользнуть за счет одной дивизии и перейти в контрнаступление.

— Это в его натуре, — согласился Смолянинов. — Значит, нужно предупредить его маневр: выдвинуть из армейского резерва танковый батальон на западный берег Мулинхэ, — предложил он.

— Думал… И два полка Сорок шестой дивизии. Они оседлают мулинские высоты и будут удерживать их до подхода главных сил.

Полк Свирина остается? — спросил Смолянинов.

— Придется оставить, — ответил командующий, разглядывая карту: — Как бы не попал в капкан. Нужно задержать, пока танки выйдут в тыл Пограничной.

— И завтра с рассветом брать! — предложил член Военного Совета. — Полковник Орехов сидеть в обороне не мастер, а для броска лучшего и не подберешь…

Не став тревожить начальника штаба, командарм направился к длинной палатке оперативного отдела. Но по дороге его задержал командующий артиллерией. Николаенко немало исколесил на своей машине и излазил сопок: его видавший виды плащ был до половины мокр и грязен.

— Георгий Владимирович, пехота-матушка уже отмахала двенадцать километров, — встревоженно выпалил он. — Моим пушкарям и не достать ее…

— Так-таки и не достать? — переспросил Савельев, прищуривая глаз. — Тогда перемещайте на второй рубеж. К утру я со своей оперативной группой перееду в Новоселовку, там и доложите… Кстати, Николай Константинович, взяли ее ваши артиллеристы и пограничники по собственной инициативе.

Николаенко вскинул руку к помятой генеральской фуражке, но так ничего и не смог ответить. Даже непроизвольное: «Покорнейше благодарю», — потонуло где-то в старческом волнении. Лицо его засияло удовлетворением.

— Начальник штаба! — громко выкрикнул он. Артиллерию вперед!

* * *

Новожилов шел быстро, размашисто с загадочно сияющим лицом.

Уходя из дивизиона, Бурлов оставил его за себя, предупредив, что не будет долго. В эти дни о дивизионе словно забыли. Войска куда-то двигались, перемещались, Новожилову ни одного звонка. Наконец утром, как только кончился дождь, в дивизионе появился совсем молоденький лейтенант с ног до головы обвешанный военной амуницией. Его воинственную фигуру завершала каска, из-под козырька которой виднелось мальчишеское лицо. Каска делала лейтенанта похожим на молоденький грибок.

— Вот это да-а! — невольно вырвалось у Новожилова, когда дежурный подвел к нему лейтенанта:

— Приказом начальника политотдела армии мне поручено провести у вас митинг, — представившись, доложил тот.

Большинство разведчиков в это время отливало воду из окопов, просушивало военное имущество, проверяло приборы. Солдаты собирались медленно и неохотно.

— Товарищи солдаты, сержанты и офицеры! — с пафосом заговорил лейтенант. — Настал праздник и на нашей улице! Грозные залпы возмездия известили конец агрессивной политики империалистической Японии. Двадцать лет!..

— Что случилось, товарищ лейтенант? — прервала его Сергеева.

— Началась война с Японией, — растерянно оглянувшись на Валю, выпалил лейтенант. — Наши войска перешли границу…

— Ура!.. — закричали солдаты и разбежались по своим местам.

Новожилов после «митинга» бегом направился на свой НП. К обеду он возвратился молчаливый и сердитый.

— Обошлись без нас, — неохотно ответил он на расспросы.

Сейчас он был совершенно другой.

— Петр Семенович, что случилось? — крикнула Валя, направляясь ему навстречу.

— Вперед! — крикнул Новожилов. — Перемещаемся к Мулину!

— Эх, мать моя именинница! — выкрикнула Анастасия Васильевна и, схватив Новожилова за руку, пустилась в перепляс. — Значит, осилили!

5

За стеной островерхих облезлых крыш проступал перистый мрачный закат. Город погружался в сумерки. Но обычной тишины все же не наступило. На станции многоголосо перекликались паровозы, по улицам бешено проносились автомобили, рысцой пробегали команды. За плотно прикрытыми ставнями тревожно прислушивались к вечерним звукам обыватели.

Еще, вчера в городе царило праздничное оживление.

Бравые офицеры штаба Пятой армии, бряцая огненными шпорами, с таинственной озабоченностью пробегали по улицам. Они громко приветствовали друг друга, обменивались многозначительными взглядами. Были возбуждены и веселы.

Потом отсыревшим голосом радио объявило, что раздираемый тревогой за судьбу мира божественный микадо с великой скорбью оповещает своих преданных и благочестивых верноподанных о нарушении Россией торжественных договоров и объявлении ею войны.

Отпущенные по этому случаю из казарм штабные унтер-офицеры и писаря ревели божественному микадо банзай. Над городом, в смолистой предгрозовой черно те, букетами рассыпались огни ракет. Денщики помогали гейшам офицеров штаба укладывать чемоданы, чтобы с утра переехать на Пограничную и дальше во Владивосток — русский город, пленивший японское сердце. Но уже ночью во всех казармах сыграли тревогу. Утром на улицах появился усиленный патруль, станцию опоясали зенитные орудия, поезд на Пограничную был отменен. К полудню из больниц удалили две тысячи гражданских больных и на их место уложили тяжелораненных. Военная миссия ввела приказ о светомаскировке.

В штабе генерала Сато царила необычная суета, хотя его отделы и бездействовали. Просто каждый считал, что судьба не только армии, но всей войны сейчас зависит от него. Офицеры бегали из отдела в отдел — предлагая укрепить