— Ты с начальником? — спросил Киоси.

— Да. Наш отряд подняли в три часа ночи и направили к высоте Гроб. Не успели мы с господином майором туда добраться, русские прошли укрепления и захватили первый туннель. Отряду приказали следовать на позиций ко второму туннелю, но тоже опоздали. Потом сюда… Господин майор говорит, что русские нас обманули: они воспользовались непогодой и ворвались ночью. Сейчас они уничтожают всех подряд ножами.

— Неправда, Юдзи, — возразил Киоси. — В нашем отделении офицеры знали, что сегодня начнется война. Майор Танака и другие офицеры еще вчера выехали в подразделения. В отношении ножей слышал и я, только раньше. Раненых много на дороге.

— Я слышал разговор господина майора с начальником штаба этого полка, — указал Канадзава головой на палатки. — У них большие потери. Час назад к ним пришел на помощь какой-то отряд: одни офицеры и унтер-офицеры.

— Это не ефрейтор Фусано? — прервал его Киоси, заметив трусившего тяжелой рысцой солдата с термосом.

— Фусано, — подтвердил Канадзава: — Он прислуживает господину майору. Зачислен в команду старшего унтер-офицера Кои для конвоирования русских военнопленных.

— А где Васими? — поинтересовался Киоси.

— В лобовом пулеметном доте. Хочешь увидеться? Здесь недалеко.

Киоси качнул головой. Канадзава направился по узкой тропинке к видневшемуся из-за деревьев хребту. Киоси последовал за другом.

Выйдя из рощи, Киоси увидел черный зев туннеля. Его заваливали глыбами серого камня. За лощиной виднелась цепь артиллерийских позиций, на хребте чернели свежие полосы окопов. Вдали, в знойной дымке, блестела лента разлившейся реки Мулинхэ и темно-зеленый Пограничный хребет.

Недалеко от туннеля в отвесной скале виднелась амбразура пулеметного дота. Кустарник в секторе обстрела был аккуратно подрезан, у амбразуры лежала охапка цветов. Внутри дота цементный пол был усыпан свежей травой, на стене белела написанная мелом посмертная записка. Васими протирал затвор пулемета, что-то заунывное мурлыча себе под нос. Вид его поразил Киоси: на худом, бледном лице застыла торжественность, черные глаза лихорадочно блестели, на губах уснула младенческая улыбка. Киоси было знакомо это отрешенное от земного душевное состояние готового перейти в потусторонний мир человека. «Я не избегал ничего, что требовало мужества, и умираю храброй, спокойной смертью», — прочел Киоси иероглифы на стене.

Взглянув на вошедших, Васими медленно встал и молча поклонился. По его лицу скользнула тень недовольства.

— Здравствуй, Васими, — первым поздоровался Киоси. — Я выполнил твое поручение: передал жене, что ты жив.

В глазах Васими на мгновение скользнула радость. Он быстро взглянул в угол. Там висела маленькая, пожелтевшая от времени фотография женщины. Киоси сразу же узнал почти детское лицо его Жены.

«Фотографировалась, наверное, в день отъезда Васими в армию», — подумал Киоси.

— Ты ее видел? — спросил, наконец, Васими.

— Да. И брата. Он передал, чтобы ты жил, что скоро в Японии все изменится. Многие из тех, кого похоронили наши офицеры, возвратятся на родину.

Васими медленно покачал головой:

— Нет! — уверенно заметил он. — Так говорят только наши враги. Я должен выполнить свой долг…

— Какой долг, Васими! — недовольно воскликнул Киоси.

— Замолчи! — вдруг угрожающе проговорил солдат, опустился возле пулемета и попросил Канадзаву: — Прикрепи меня, Юдзи, к Пулемету, — указал он на два куска цепей, лежавших в углу.

— Ты боишься, Васими? — спросил Канадзава.

— Евангелие Лотоса учит нас быть стойкими, терпеть муки и улыбаться даже тогда, когда у тебя горе. Но… Киоси посеял во мне смятение. Если я не удержусь, то меня заставят удержаться цепи… Уходи! — взглянул он на Киоси.

Возвращались молча. Киоси был подавлен. Разве Он хотел сделать этому рабочему парню что-нибудь плохое? Разве правы те, кто его Живым причислил к мертвым и только за то, что он вместе со своим офицером побывал в плену у русских? Почему Васими верит им и не хочет слушать его, Киоси?

В роще половина палаток была уже снята, фыркали выползшие из укрытий автомобили, суетились унтер-офицеры и солдаты. Словно из-под земли около машины вынырнул генерал Сато. Он удивленно осмотрелся по сторонам.

— Что здесь происходит? — остановив пробегавшего мимо офицера, спросил он и приказал:

— Командира полка — ко мне!

Офицер бросил два пальца к козырьку и побежал к большой еще не снятой палатке.

— Что здесь происходит? — сдерживая ярость, повторил Сато свой вопрос подбежавшему к нему полковнику.

— По приказу штаба дивизии меняю рубеж, — растерянно доложил тот.

— Отставить! Через час полку занять Пограничный хребет, — приказал генерал Сато и, не ожидая ответа, сел в машину.

* * *

Командир Третьего батальона низкорослый капитан Исимару стоял по пояс в воде у обрывистого берега реки Шитуохе. Приставим к глазам бинокль, Исимару медленно скользил взглядом по хребту Пограничный. Сейчас он казался обычным, пустынным. Только изредка там хлопали выстрелы и солдаты, вытянувшиеся длинной, но уже редкой цепочкой вдоль обрывистого берега реки, взмахнув руками, ныряли в мутную воду. На расходящихся кругах оставалась армейская фуражка, но через минуту исчезала и она. «Двадцать три… Двадцать четыре… Двадцать пять», — механически отсчитывал Исимару всплески.

Еще утром капитал Исимару командовал ротой, а батальон занимал позиции на том хребте. Впереди, перед фронтом армии, было сто тридцать артиллерийских фортов, шестьсот тридцать пять дотов и столько же дзотов, сто двадцать командных и наблюдательных пунктов. Эти подземные бастионы с десятитысячным гарнизоном были предназначены для уничтожения ударных частей русской армии. После этого полк, в который входила рота Исимару, должен занять Сабурово, местечко в полтысячи домов, от которого, по заверениям командира полка полковника Мацидо, зависело благополучие империи.

Исимару был не из кадровых офицеров и в свое время познакомился с произведениями Толстого, Горького, Тургенева, Гоголя, читал даже несколько работ Маркса. Русский народ в его воображении вставал самобытным, обаятельным. Вчера капитана просто удивило безумство русских полководцев, посылавших свою армию на непроходимую стену смерти. «Война — вооруженное продолжение политики государства, — философствовал он в ту ночь. — Неумная политика рождает неумную войну. Правда, русскую армию здорово поколотили генералы Ноги и Оку в 37 год „просвещенного правления“[18] , и они хотят взять реванш… Как они будут чувствовать себя завтра, отведай наше гостеприимство…» Но за ночь в оперативном искусстве, безусловно, случилось что-то необъяснимое. Утром бетонная стена, словно раскиснув от ночного ливня, расступилась, пропустила русские войска, не сделав и сотни выстрелов. Они нагрянули неожиданно и уже в первой стычке уничтожили половину батальона. Смертью храбрых пал в своем блиндаже от русской гранаты и командир батальона со своим адъютантом. Командование принял на себя Исимару. В штабе полка, очевидно, творился бедлам. Сначала Исимару получил приказ отойти за реку Шитоухе, но когда капитан передал распоряжение в