в этих отраслях регулировалась относительно централизованной государственной или полугосударственной организацией, а не рыночным обменом, тем выше были шансы на внедрение технологических новшеств. Это объясняется не некими особыми факторами, которые после 1700 г. ограждали эти виды деятельности от масштабного застоя, а структурными особенностями соответствующих организаций. Ключевым обстоятельством, возможно, было то, что относительно централизованные государственные и полугосударственные институты – адмиралтейства, армейские агентства, региональные советы по дренажным работам, региональные монетные дворы и Ост-Индская компания – обеспечили благоприятные условия не только для накопления, распространения и использования технологических знаний, но и для появления экспертов – экзаменаторов, супервайзеров и инспекторов, заинтересованных в продвижении инноваций в подконтрольных сферах[1718].

Конечно, следует остерегаться перекосов в противоположную сторону. Внерыночный сектор далеко не был благоприятной средой для инноваций. Во многих отраслях промышленности, таких как сельское хозяйство и рыболовство, регулировавшихся государственными или полугосударственными организациями, масштабы технологических инноваций были не выше, чем в рыночном сегменте, о чем говорилось выше. Как мы видели, застой в создании новшеств рано или поздно приходил и в такие строго регулируемые сектора, как промысел сельди, выращивание марены и мыловарение. В меньшей степени это касалось производства фаянса в Делфте, производства курительных трубок в Гауде и ткачества бомбазина в Амерсфорте, где мелкое товарное производство под эгидой городского правительства не прекращало своего существования.

Возникновение и истоки технологических новшеств

Расцвет голландского технологического лидерства, равно как и его закат в XVIII в., можно понять, только если исследовать возникновение и происхождение самих технологических новинок. Один лишь спрос не дает исчерпывающего ответа. Следует изучить вопрос о притоке знаний. Проанализировав, были ли после 1700 г. условия рынка и внерыночных секторов менее благоприятными для внедрения новинок, чем ранее, перейдем к рассмотрению институционального и культурного контекста создания технологических знаний. Отличался ли контекст XVIII в. от предыдущего периода, и если да, то чем? А может быть, он вовсе не изменился? Может быть, он настолько закостенел, что не мог гибко реагировать на изменения в расширившейся внешней среде, с которой Голландская республика имела дело в XVIII в.? Вот этим вопросом я теперь и займусь.

Доступность знаний

В главе 6 я утверждал, что появлению новшеств в Голландской республике долгое время благоприятствовал климат доступности знаний. Значительную часть XVIII в. Соединенные провинции на уровне экономики и общества в целом демонстрировали гораздо более высокую степень доступности знаний, чем другие страны Европы. Я предполагаю, что доступность знаний на макроуровне внесла значительный вклад в технологический прогресс, поскольку снижала затраты на получение технологической информации, что, в свою очередь, обеспечивало снижение расходов на изобретательскую деятельность и позволяло повысить скорость распространения инноваций.

Многое указывает на то, что технологический прогресс остановился с исчезновением благоприятного климата. В последние десятилетия XVIII в. отчеты о путешествиях иностранцев чаще, чем раньше, были связаны с проблемами получения доступа на предприятия, представлявшие интерес в плане технологий. Когда в 1776 г. французский инженер Бонавантюр Ле Тюрк в Утрехте попытался попасть на суконную фабрику, где использовали новый вид кардочесальной машины, то дорогу ему преградила непреклонная женщина-привратник[1719]. В 1770 г. и в начале 1780-х путешественники из Пруссии сообщали, что во время пребывания в Харлеме им заявили, что без официального разрешения им не покажут ни одного производства[1720]. В 1774 г. производители бумаги в районе реки Зан не пожелали раскрыть шведскому путешественнику Я.Й. Бьёрнсталю секрет получения хорошо проклеенной идеально белой бумаги[1721]. Профессор гимназии из Карлсруэ Генрих Сандер два года спустя рассказал о своем визите на фабрики по производству бумаги в Хониге в том же районе – ему разрешили осмотреть все, что он хотел, за исключением голландеров – механизмов для рубки тряпок[1722]. К середине 1780-х гг. отбельщики в Голландии оказались не столь учтивыми, какими они показались Гримму за 10 лет до этого. Когда путешественник-исследователь технологий из Пруссии Фридрих Эверсманн, находясь на фабрике под Харлемом, попросил разрешения посмотреть процесс отбеливания, мастер производства сказал ему: «Neen mijnheer, daar is hier in het geheel geene occasie toe!» – «Нет, сударь, это исключено!»[1723].

В Голландской республике была еще одна отрасль, помимо текстильного и бумажного производств, где в конце XVIII в. повысился уровень секретности – химическая промышленность. В Амстердаме, Роттердаме и Заанстрике фабрики по очистке буры и камфары, мастерские по изготовлению лакмусовых растворов, киновари, свинцового пигмента и свинцовых белил в то время были надежно закрыты от цепкого взгляда любопытных наблюдателей[1724]. Датский путешественник Кристиан Мартфельдт в отчете о промышленности и объектах, которые в 1764 г. он тщетно пытался осмотреть во время своей поездке по Нидерландам, перечислил много химических ремесел. Среди завязавшихся у Мартфельдта знакомств был Вийнанд Купман, владелец лакмусовой фабрики в Утрехте. Но против его фамилии стояло примечание: «отказался показать завод»[1725]. Датский шпион Оле Хенкель, выдававший себя за торговца, в 1782 г. предпринял неудавшуюся попытку получить доступ на фабрику по изготовлению синей краски в Зандаме[1726]. В 1807 г. известный французский химик и в свое время министр внутренних дел Жан Шапталь не без удовольствия вспоминал, что в 1795 г. французское вторжение в Голландию наконец открыло «les ateliers de cette nation industrieuse»[1727] и позволило его соотечественникам наблюдать своими глазами «tous le procedes dont le secret avoit enrichi jusqu’ici ce pays»[1728], [1729].

Необычные свидетельства секретности, с которыми сталкивались иностранные гости в конце XVIII в., сопровождались изменениями в политике и общественных настроениях, впервые проявившиеся около 1750 г. В середине XVIII в. Генеральные штаты начали принимать меры против экспорта машин и навыков – те самые, что они отказались рассматривать несколько десятилетий назад. В 1751 г. Штаты постановили, что отныне никому не разрешается нанимать ремесленников в Голландской республике для работы за рубежом, особенно распиловщиков древесины, ткачей, крутильщиков и канатных мастеров[1730]. В следующем году был запрещен экспорт мельниц и даже их деталей. Аналогичные запреты были наложены на экспорт ленточных рам (1753 г.) и на продажу иностранным заказчикам инструментов и оборудования, используемых для перегонки (1775 г.), изготовления бумаги (1781 г.) и производства свинцовых белил (1782 г.)[1731]. В 1749 г. Штаты Голландии провозгласили запрет на экспорт инструментов и орудий труда в шелковом, шерстяном и льняном производстве, а в 1788 г. издали запрет на продажу зарубежным клиентам оборудования, используемого при изготовлении курительных трубок[1732].

Городские муниципальные власти и владельцы промышленных предприятий подогревали эту нарастающую тенденцию к протекционизму. Еще до того, как в 1753 г. Генеральные штаты провозгласили общенациональный запрет на экспорт ленточных рам, начали действовать магистраты Харлема. В 1749 г. отцы города ввели в производстве льняных лент полномасштабную систему регистрации и осмотра