— Как сказать, — произнес он и взял с пола белую рубашку, надел ее. — Жизнь случилась.

— Нельзя быть таким худым! Тебя срочно нужно откормить… Ты вообще как питаешься? Господи. — Тут Мэри заметила, что Хаокин подстригся. — Что ты сделал с волосами? Теперь сам на себя не похож. Не надо так уродоваться, пожалуйста. Так… одевайся и за стол… а я пойду. Еще не хватало, чтобы муж застукал нас здесь. Еще заревнует.

— Заревнует? — усмехнулся Хаокин, но всё же добавил: — Вы ведь мне в матери годитесь.

Мэри Атталь медленно повернула голову к Хаокину. Шуточка про возраст.

— Во-первых, спасибо за такой лестный комплимент на счет моих годов, — сказала Мэри. — Очень благодарю. А, во-вторых, когда это кого останавливало?

— Действительно, — согласился Хаокин. — Но вы только представьте. Сложись жизнь иначе, и я бы, правда, мог быть вашим сыном. Называл бы мамой, учился управлять домом, вместе выбирал невесту и всё такое, — сказал он и нервно засмеялся.

Мэри посмотрела на Хаокина с непониманием. Затем они постояли в тишине, и графиня выскочила из ванной — почти побежала от Хаокина. Сама не зная почему, Мэри немного рассердилась на него, и всё же ей было жаль мальчика, потерявшего невесту. Графиня знала, что такое смерть близкого. А если в потере есть еще и чувство вины… Мэри пыталась понять по поведению Хаокина и его словам, мог ли он на самом деле, как все говорят, убить Ифигению. Он ведь ее безумно любил, смотрел на нее как на божество, точно слепой. А ведь красота этой женщины граничила с уродством. Как внешняя, так и внутренняя. «Мог. Конечно, мог, — думала Мэри. — Но убил ли?» Графиня была не уверена. Образ Хаокина постоянно демонизировали, хотя мальчик и сам был не ангел, в конфликты встревал, аморальные вещи делал. Мэри и не замечала, что бежит. Стук каблуков ее слышался по всему дому, так что даже Николас несколько оживился.

Графиня понимала в Хаокине только одно — хотя мальчик постоянно ребячится, внутри он разбит. Он подобен взорвавшейся звезде: свет ее доходит до нас, но она давно потеряла свою целостность. Когда Мэри познакомилась с Хаокином, он был таким же: с дикой энергией внутри и уже тогда сломленный. Мэри понадеялась, что Ифигения сделает его счастливым. Но нет. Смерть невесты была не случайностью в его жизни, а, скорее, логичной закономерностью.

Мэри сама удивилась тому, как взволновалась из-за Хаокина. Со своей болью она давно забыла, какого это — сочувствовать. Шаги ее замедлились. На стенах проявились портреты мертвых ее детей. И зашла Мэри в зал вновь пустая.

Хаокин переоделся и вскоре тоже туда подошел. Граф и графиня молча завтракали. Стол был огромный, но они сидели на противоположных концах. Хаокин устроился где-то посредине.

— Всем доброе утро! — воскликнул он. — Не правда ли, прекрасный день сегодня?

— Верно, — подтвердил Николас, не взглянув на гостя.

— А вы ведь приобрели этот стол еще до смерти детей? — спросил Хаокин. — Это я к тому, что уж слишком большой для вашей семьи.

Хаокин ждал реакции.

— Нет, — сказал Николас. — После. У нас часто бывают гости. Кстати, мы через пару месяцев проводим праздник, а потом еще один и карнавал. Вы останетесь?

— Еще не решил, — ответил Хаокин.

В комнату вошла прелестная служанка с подносом в руках. На голове ее красовался забавный чепчик. Сама девушка была совсем молоденькой, с премилым личиком и с детскими чертами. Глаза у нее — сияющие, добрые, цвета небес. Единственное живое создание в этом мертвом царстве.

— Вообще-то я бы остался у вас на пару месяцев, — сказал Хаокин, восхищенно глядя на красавицу-служанку. — Как тебя зовут? — спросил он у девушки.

— Юлия, — ответила она. Служанку совсем не пугало то, что этот человек не сводил с нее глаз.

— Юлия, значит. Красивое имя. Я Хаокин.

— Знаю.

— Откуда?

— Видела вас в детстве, — сказала девушка и скрылась.

После завтрака хозяева позвали гостя на экскурсию по своим владениям. Супруги шли по длинным коридорам, заглядывали в комнаты. Честно говоря, нравился Хаокину этот дом, несмотря на всю мрачность. Заглядываясь на картины, парень спросил:

— Это ведь ваши дети?

— Да, — подтвердила Мэри Атталь.

— Вы создали столько картин при их жизни или уже после? А то, знаете, мне было бы жутко, если б меня рисовали в таком количестве.

— Я рисую по старым картинам. Что-то сама, по памяти.

— А живых? Вы их не рисуете? Рисуете только тех, кто отправился на тот свет?

— Реже, — ответила она и отвела взгляд.

— Вы… — Хаокин еще что-то хотел сказать, но увидел, как Мэри расстроена. Потом на его лице блеснула улыбка. — Вы не виноваты в их смерти. Вас даже дома не было в тот день. А если бы остались с детьми, просто сами умерли бы в том пожаре. Это огонь — стихия, неподвластная в полной мере человеку. Вы не могли бы ее остановить. Даже сильные колдуны не переживали пожары. Вы ведь… не знали, что вашим детям уготовано.

Глаза графини сверкали от слез.

Гость и Аттали вышли на улицу. Мэри, стараясь забыть свою печаль, всё время разговаривала с Хаокином, хохотала и пыталась раскусить его.

— Почему вы никому не хотите рассказывать о своем прошлом? — спрашивала она.

— О моем прошлом?

Хаокин привык нарушать правила. Что там говорить, когда он пацаном начал встречаться с Ифигенией, таких романов просто не существовало. То есть знатные господа и дамы могли крутить с наемниками, но не так открыто и вызывающе. А после Хаокина такие отношения стали модными. Но, несмотря на то, что у Хаокина, казалось, не было царя в голове, четкое табу он имел. Не убивать детей, женщин, не изменять и так далее. И среди всех этих вещей затерялось такое крошечное правило, даже не запрет, а, скорее, предостережение: НЕ ГОВОРИ О ГРЕБАНОМ ПРОШЛОМ! Уже пробовал. И зря.

— Да! — воскликнула Мэри. — Ведь было у вас какое-нибудь прошлое. Вы появились…

— Только, прошу, не надо этого: