тишину, царящую в комнате. В зале было чуть светлее, чем в коридоре. Картины, диван, камин, шкафы. И два печальных человека. Они повернулись на грохот — Мэри и Николас Аттали, хозяева.

Мэри замерла у мольберта. Уже немолодая женщина была одета в изысканное черное платье до пола и с высоким горлышком. На этом мрачном фоне выгодно смотрелись ее ярко-рыжие волосы, собранные в корзинку. Как и десять лет назад, графиня была тонка в талии, но теперь выглядела старше своего возраста. Лицо ее уж слишком исхудало, на лбу отпечатались глубокие морщины, а уголки губ уходили вниз, отчего женщина всегда казалась грустной. И глаза. Карие, теплые, человеку с такими глазами полагается быть ужасно любящими — в этих глазах читались боль и отчаяние.

— Это вы, Хаокин, — улыбнулась Мэри Атталь, подошла к гостю и обняла его. Хозяйка и правда была рада старому другу. Но Хаокин видел, что женщину уже ничего не сделает счастливой по-настоящему. Улыбка, смех — лишь мимолетные проблески света в бесконечном мраке жизни. Видимо, поэтому Хаокин вздрогнул от объятий — от них веяло смертью.

— Здравствуйте, Мэри, — сказал он, отстраняясь от нее. — Николас.

Хаокин прошел к окну. Эта часть комнаты была отделена от зала книжным шкафом. За столом сидел мужчина, слегка полноват, в домашней одежде — обычная белая рубашка, черный кардиган, темные штаны и тапочки. Холодные голубые глаза его виднелись за круглыми очками. Николас надевал их, когда читал или писал, как теперь. Граф медленно положил бумаги с пером на стол и протянул руку Хаокину. Гость пожал ее. Они пристально взглянули друг на друга, а затем почти синхронно отвели взгляды.

Холоден, элегантен и спокоен — таким был Николас Атталь. Всегда вежлив, не говорит лишних слов, не делает лишних вещей. Прямая осанка, костюм ухоженный, черные чуть седоватые волосы уложены. Граф всегда всё видел, всё замечал, наверное, поэтому старался не обращать ни на что внимания. Казалось, если теперь в гостиную залетит метеорит, Николас будет по-прежнему работать в своем уголке.

Хаокин подловил себя на мысли, что ему хотелось бы довести этого господина до бешенства.

— Пройдемте в столовую, — сказал Николас. Аттали и их гость сели за стол в соседней комнате. Дворецкий налил чай. Хаокин закурил, и вскоре полкомнаты наполнилось дымом. — По какому к нам поводу?

— В гости, — беззаботно ответил Хаокин. Мэри Атталь улыбнулась на мгновение. Она слишком хорошо помнила, что значит быть беззаботным, и жалела об ушедших временах. Хаокин добавил: — Я был в замке… не помню, как называется. Туда еще Вельзи переехал. Он практически рядом с вами. Потом прогуливался по окрестностям… Ну и решил по пути заглянуть. Всё равно больше не к кому пойти.

Мэри Атталь печально взглянула на Хаокина. Ее волновала судьба этого юноши — он ведь теперь остался без дома, семьи, без всего. Николас же спокойно попивал чай.

— В Тихогорском замке была резня, — сказал Атталь. — А Тихогорский замок как раз находится неподалеку и принадлежит Вельзи.

Мужчины снова уставились друг на друга, будто играя в гляделки. Внезапно чашка в руке Хаокина лопнула. Мэри вскрикнула. Гость и хозяин отвлеклись на графиню.

— Какой же я неловкий, — сказал Хаокин.

— Ничего, — ответила Мэри. — Сейчас вам принесут другую. Теодор!

— Так вы не слышали о резне в Тихогорском замке? — не успокаивался Николас.

— Нет. — Хаокин пожал плечами. — Когда я был в Тихогорском замке, там было всё в порядке. Танцы, шманцы… чудовища. Ну, с Вельзи немного повздорил. Как всегда. Бойни я не видел и не слышал.

— Из двухсот пятидесяти находившихся в тот день в замке живы сто девяносто, причем сто тридцать два из них пострадали.

— Неужели? Когда я был в замке, те шестьдесят человек были живы и попивали шампанское, а те сто тридцать бегали и прыгали как ни в чем не бывало. Получается, мне повезло, что я ушел раньше.

— К тому же, — продолжал Николас. Он словно проверял Хаокина на прочность, в какой-то момент глаза графа даже засверкали жизнью. — Сам Вельзи исчез. Никто не знает, где он.

— Как жаль! Мы ведь с ним вместе учились. Но, когда я видел его в последний раз, он был в порядке.

— Все знают, что это вы устроили бойню, — заключил Николас.

— Но, когда я был в замке, я не помню, чтобы устраивал бойню! — сказал Хаокин по инерции. Потом осекся, с недовольством усмехнулся. — Ладно, предположим, это был я. Что дальше?

— Почему?

— А… Они меня обижали.

— Вас обидишь.

— У меня очень ранимая душа, — возразил Хаокин.

— Не сомневаюсь. Вы будете ждать еще чая или, быть может, хотите отправиться спать?

— Я немного устал.

— Тогда Теодор отведет вас в комнату для гостей. — Николас поглядел на дворецкого. Мужчина как раз принес новую чашку.

— Благодарю, Николас, вы очень заботливый хозяин, — сказал Хаокин, встал из-за стола, поклонился и добавил: — Так тепло за столом, даже жарко, мне давно не было. Видимо, у вас это место такое особенное. В доме будто какой-то огонек, как пожар, согревает душу. — Не дожидаясь реакции, он отправился за дворецким.

Выходя из зала, Хаокин бросил взгляд на комнату. Она будто опустела с его уходом. Мэри и Николас еще сидели за столом, пили чай, но их словно не существовало. Как две куклы — заводятся лишь в присутствии гостей. Даже не смотрят друг на друга! Как если бы они оба были призраками и потому не видели друг друга.

Комната для гостей находилась на втором этаже. Когда Хаокин взбегал по лестнице, он случайно уронил картину, вернулся, чтобы ее повесить, и вдруг заметил в коридоре золотой подсвечник с тремя подставками. Парень оставил картину и поднялся к нему. В это время Теодор открыл комнату и пригласил гостя внутрь. Хаокин поблагодарил его, но продолжил разглядывать подсвечник. На металле были выгравированы несколько черных иероглифов: благополучие, счастье, семейные узы. Что-то вроде того. Хаокин плохо их распознавал, как-то выучил, чтобы готовить заморские зелья. Парень взглянул на мутно-оранжевые огоньки. Глаза его наполнились ужасом, мышцы на руках сжались. Указательным пальцем он затушил по очереди все три свечи. Слегка жгло, и палец остался черным. Хаокин спустился, забыв о