Лев, вставая из-за стола, веско сказал:

- Придётся тебе поверить мне, а мне – поверить тебе. Ничего не поделаешь.

Слава не нашёлся, что сказать. Кажется, впервые за год отношений он смог его переспорить.

Лев и Слава [18+]

Сердце заходилось от страха. Он лежал на кровати, телефон лежал рядом, на вытянутой руке от него, время от времени он дотягивался, включал экран, смотрел на часы и в панике опускал мобильник обратно. Ему казалось, что он пролежал так уже весь день, а проходили минуты – две, три, пять… Слава должен был прийти к девяти.

Он резко сел, когда услышал скрежет ключей в замочной скважине. Затаился, почти перестав дышать, словно не хотел, чтобы его нашли.

Слава ничего не спрашивал и не говорил, хотя обычно вваливался к нему домой с приветственными возгласами. Теперь он тоже был тих. И Лев был тих. Только часы шумели: тик-так…

Слава прошелестел в коридоре верхней одеждой, прошел в ванную, зашумел водой, а потом скользнул в комнату и Лев, увидев его, забоялся ещё сильнее. Это было неправильно: он надеялся, что присутствие Славы облегчит его состояние, а не усугубит. Раньше у него так всегда и было: если он боялся экзамена, то страх проходил, едва он оказывался перед экзаменатором. Почему с сексом не сработало?

Но хорошо, что Слава хотя бы переодел штаны: теперь он был в джинсах, а не в шароварах Алладина. Отдаваться парню в женской одежде как-то обидно что ли. А ногти всё ещё крашеные: сегодня – в черный. На каждом пальце, кроме большого, надеты аккуратные серебристые кольца, а на среднем – даже два. Точно какие-то цыганские штучки.

Лев перевел взгляд на Славино лицо: тот смотрел серьёзно и будто бы ждал какой-то команды к действию. А какой команды? Нельзя же так сразу…

Лев кивнул на комод: на нём, заранее подготовленная, стояла деревянная шкатулка с красками.

- Твой подарок, - произнёс он.

Слава, переведя взгляд, тут же изменился в лице: в два шага оказался у комода и восторженно заговорил:

- Вау!.. Это же… это же… те самые краски!

Лев удивился, как он быстро понял, что в этом странном чемодане. Если бы ему такой показали, он бы решил, что внутри швейная машинка.

Слава раскрыл шкатулку, выдвинул дополнительные ящички и, почти не дыша, оглядел каждый тюбик с краской, не касаясь при этом руками – как перед музейным экспонатом. Лев тоже подошёл к комоду: хотел блеснуть знаниями и рассказать Славе, что маленькая лопатка называется «мастихином», но Слава сказал: «Я знаю». Не получилось…

Слава, подняв взгляд на Льва, хищнически улыбнулся и, обойдя комод, бросился к нему на шею с объятиями.

- Ты самый лучший!

Когда Слава отходил, отпуская его, Лев задержал его руку на своей груди – там, где нестерпимо, будто пытаясь вырваться наружу, колотилось о ребра сердце – и прошептал:

- Мне страшно.

А Слава ответил:

- Мне тоже.

И тогда ему совершенно иррационально стало спокойней: как хорошо боятся не одному! А то он уж было подумал, что совсем… Испортился. Сначала начал плакать на кладбище, потом появились сомнительные желания, теперь от страха трясется, как осиновый лист. Но если он не один трясется, если Слава тоже трясется, может, ещё ничего – может, это нормально даже.

Слава, словно смутившись, что держит руку на груди Льва так долго, убрал её и сбивчиво заговорил:

- Слушай, мы не обязаны это делать, если ты сейчас не уверен, мы можем…

Лев мысленно застонал: опять эти его этично-тактичные бла-бла-бла…

- Всё, поздно, не отвертишься, - перебил он.

- Я и не пытался! Я за тебя переживаю.

- Тогда руку верни.

- Чего?

- Руку верни, - повторил Лев, указывая взглядом на свою грудную клетку. – Сюда.

Слава, помешкав, вернул – правую, а он свою левую положил сверху. Они стояли так около минуты, выравнивая дыхание – Лев старался дышать в так вздымающейся груди Славы, а Слава ориентировался на Льва, и, в конце концов, у них получилось: они стали дышать в унисон, успокаивая сердцебиения друг друга. И когда это случилось, Лев, переплетаясь пальцами со Славой, взял его за руку и потянул к кровати.

Они опустились на постель: Слава оказался снизу, он – сверху. Раньше, с другим парнем, всё случалось по-другому: он бы сейчас подтянул его к себе, за бедра, вынуждая раздвинуть ноги, и всё бы случилось без длинных прелюдий. Так всегда было с Яковом, так никогда не будет со Славой.

На Славе была замысловатая многослойная шмотка: кофта, под которой ещё одна кофта (но на самом деле не кофта, а её имитация), под имитацией ещё одна имитация, а под всем этим футболка (настоящая, а не имитация), а под футболкой майка, и Лев замучился с этим похлеще, чем в тот единственный раз своей жизни, когда расстёгивал на девушке лифчик. Наконец, добравшись до смуглого тела, он откинул в сторону подвеску с молнией, и начал целовать тугие мышцы груди, задерживаясь губами на сосках – каждый раз, когда он нежно проводил по ним языком, Слава сжимал под собой мягкое покрывало. Дразня, Лев медленно спускался поцелуями ниже, к животу, на котором от напряжения вырисовывались едва заметные кубики пресса, провел языком от пупка к паху, и уперся в разлохмаченный пояс джинсов.

Справившись с тугой пуговицей, Лев махнул вниз замок на ширинке и стянул со Славы штаны вместе с трусами и носками. Оглядев любимое тело, Лев замешкался: что-то в нём изменилось.

- Ты бреешь ноги? – удивился Лев.

- Не только ноги!

- Это-то ладно, но ноги… Раньше не брил.

Слава, выдохнув, начал оправдываться:

- Слушай, я нервничал, мне нужно было на что-то от…

Лев рассмеялся и поцеловал его в бедро – от этого Славин член дернулся, как живой, а сам Слава замолчал на полуслове.

- Мне всё нравится, - заверил Лев. – Я просто не ожидал.

В его собственной одежде становилось нестерпимо жарко и тесно, особенно в брюках, и, он, придерживая член Славы, обхватил его губами, а второй рукой тем временем расслабил ремень на поясе. Слава шумно втянул носом воздух, заерзал бедрами и, запустив пальцы в светлые волосы, начал гладить его по голове. Льва всегда удивляло это в Славе: когда он делал ему минет, тот никогда не хватал его за волосы, а только вот так – осторожно опускал в них пальцы. Сам Лев такой аккуратностью к партнёрам