Шрифт:
Закладка:
– Поручик Брандер! Это ваша работа?
– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, моя!
– Хорошо исполнена; очень рад такую работу видеть. Думаю, долго вы над ней потрудились, особенно над этими прекрасными деталями фортификационных сооружений.
Поручик Брандер покраснел, чувствуя нотку иронии в голосе генерала. Но тот спокойным тоном продолжал хвалить и общую карту местности, великолепно выштрихованную, а также расчеты рабочих.
– Да, да! Великолепная работа! Но скажите, неужели вы все выполнили сами и никто вам не помогал?
– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, сам.
– Изумительно хорошо! Ценный вы работник! А скажите, где же вы учились так хорошо чертить и рисовать? Неужели в военном училище? – продолжал неумолимо и серьезно свой допрос генерал Драгомиров.
Брандер сконфузился, покраснел и замолчал.
– Да вы будьте откровенны. Если сами все сделали, – так и скажите: «Сам». Ну, а если кто-либо помогал, то и укажите, где это чужое участие. Не стесняйтесь и говорите! Ведь такую прекрасную во всех отношениях работу простому строевому пехотному офицеру без специальной подготовки не выполнить. Но, может быть, вы специально где-либо учились военно-инженерному делу? Ну и скажите нам.
Брандер, красный и потный, тихо отвечал, что специально нигде этому не учился.
– Ясно теперь, что вам кто-то помогал.
– Так точно, помогал.
– А кто же, и что он в этой работе сделал?
– Все детали укреплений и расчеты, – был тихий ответ.
– Ну, а это превосходно выштрихованную местность вам тоже кто-либо помогал работать? – холодно допрашивал генерал совершенно растерявшегося Брандера.
– Так точно, помогал.
– А кто же? Из ваших товарищей кто-либо?
– Никак нет, земляк-топограф из Главного штаба, – был ответ.
– Так что же вам принадлежит в этой работе? – холодно и резко спросил генерал Драгомиров.
– Общее решение тактической задачи, – отвечал Брандер.
Быстро и грозно поднявшись со своего места, начальник академии закричал:
– Так вы осмелились чужую работу по фортификации представить вместо своей и уверять комиссию, что это ваша?!.. Ведь это подлог, г-н офицер!! Немедленно марш в канцелярию академии за своими документами и вон отсюда!
Драгомиров грузно опустился в кресло, а бледный, как смерть, Брандер, шатаясь, вышел из аудитории.
По существу, начальник академии был прав. Но тон и манера, длительность и слащавость самого допроса, перешедшая в грозный пафос, произвели тяжелое и неприятное впечатление. Чувствовалась в этом и театральность, и какой-то иезуитизм.
Все, у кого работы были выполнены более или менее тщательно, сильно взволновались. Прерванный экзамен продолжался. Драгомирову передали работу казака Михеева. Генерал сразу обратил внимание на красивое топографическое выражение общего плана.
– Сотник Михеев! Это вы собственноручно чертили план? – грозно и холодно спросил Драгомиров.
– Так точно, в[а]ше пр[евосходительст]во, собственноручно, – отвечал побледневший Михеев.
– Не верю. Полковник Шимановский, дайте сотнику Михееву бумагу, карандаш и его план. Пусть снимет копию этого плана. Тогда я только поверю, когда копия будет вполне соответствовать оригиналу, – приказал начальник академии дежурному штаб-офицеру.
Приказание было исполнено. В это время спешно вошел в аудиторию один из чинов администрации академии и доложил что-то Драгомирову на ухо. Генерал сейчас же поднялся, и оба спешно удалились. Михеев, сидя за отдельным столиком, подпер склоненную голову руками и не шевелился, пораженный так неожиданно постигшим его обвинением в нечестности. Ясно было нам, что он приняться за эту работу не мог или не хотел. Штаб-офицер смотрел на него с изумлением. Экзамен продолжался без Драгомирова. Примерно через полчаса Михеев был спешно вызван вниз, в профессорскую комнату, к начальнику академии. Он потом рассказал нам, что с ним произошло.
В профессорской стоял Драгомиров и громко обсуждал поступок Брандера. Но когда он заговорил о вероятности подлога также и со стороны сотника Михеева, то ему резко возразил старый профессор черчения и съемки генерал-лейтенант Петров, закричав:
– Этого быть не может! Казачий сотник Михеев один из самых лучших моих учеников во всем втором курсе!
Драгомиров, рассердясь, приказал немедленно принести работу сотника Михеева из аудитории. Когда эту работу увидел генерал Петров, он громко заявил, что узнает руку сотника Михеева. Драгомиров смутился и послал тогда за напрасно обиженным слушателем академии. Когда Михеев вошел в шумную профессорскую, все замолчали, и только генерал Петров радостно его приветствовал, говоря:
– Вот, вот, вот! Он-то и есть сотник Михеев! Лучший балл во всем курсе я ему поставил!
Генерал Драгомиров со слащавой улыбкой обратился к Михееву и сказал:
– Ну, прости меня, братец, я ошибся! Иди себе с Богом!
Переконфуженный и взволнованный всем этим инцидентом сотник поторопился вернуться к нам. Больше Драгомиров к нам на этот экзамен не приходил. Но мы теперь от всякого экзамена, на котором присутствовал генерал Драгомиров, ожидали какого-либо подобного инцидента. И по существу, и по форме такой прием обращения со слушателями академии казался нам неприятным и непедагогичным. На душе от всех подобных выходок оставалась какая-то горечь.
В экзамены мы зарылись с головой. Никаких других интересов, кроме экзаменов, мы теперь не признавали. Приходилось упорно работать все ночи в неделю до утра. Нервы напрягались тяжко. Но… «все проходит»… Прошли и все экзамены. К несчастью, для значительного числа из нас и эти экзамены оказались конкурсными. Перешли далеко не все из 50-и второкурсников и ряды наши поредели.
Начались полевые съемки: полуинструментальная (10 кв. верст) глазомерная. Съемки производились в окрестностях и уезде города Гатчины, среди множества красивых дачных мест, где невольно заводились новые знакомства. Особенно поразило меня знакомство с семьей Паткуля (бывшего желтого кирасира[159] гвардии). Он сильно расхворался наследственным в его
